Песнь крови
Шрифт:
И вот, когда крестьяне вернулись по домам и принялись, как могли, переживать надвигающуюся зиму, ведьма отыскала себе логово в темной чаще леса, там, где прежде не ступала нога человека, и принялась обучать свое отродье Тьме.
Шли годы, деревенька хоронила своих мертвых и никак не желала умирать. С прошествием лет ведьма сделалась всего лишь воспоминанием, байкой, какую рассказывают зимними ночами, чтобы попугать детишек. Росли хлеба, лето сменялось зимой, а зима – летом, и казалось, что в мире снова все стало как следует. О, как слепы были они, как беззащитны перед надвигавшейся бурей! Ибо ведьма превратила своего ублюдка в чудовище, с виду всего лишь худенького,
Начал он с животных, любимых домашних зверушек, которых он утаскивал среди ночи, а поутру их находили замученными насмерть. Потом он взялся за теляток и поросяток: их отрубленные головы торчали на кольях плетней на каждом углу деревни. Крестьяне устрашились, не подозревая о подлинной опасности, которая их ожидает, и принялись выставлять караулы, жечь факелы и держать оружие под рукой, когда смеркалось. Все это им ничем не помогло.
После животных взялся он за детишек, малюток, что едва научились ходить, и младенцев, что лежали в люльках. Всех, кого мог, он утаскивал с собой, и судьба их была кошмарной. Разъяренные, обезумевшие крестьяне обшаривали лес, охотники искали следы, все известные берлоги проверили, поставили капканы, чтобы поймать это невидимое чудовище. Но так никого и не нашли. И так оно продолжалось всю осень и часть зимы: еженощная дань мучениями и смертью. И тут, когда зимние морозы начали крепчать, он наконец-то явился сам: попросту взял да и пришел в деревню среди бела дня. Но теперь страх их был столь велик, что никто не поднял на него руки, и они взмолились перед ним. Они умоляли пощадить их детей и их самих, они сулили ему все, что у них есть, лишь бы он оставил их в покое.
И ведьмин ублюдок расхохотался. То не был смех обычного ребенка, подобный смех вообще не могло исторгнуть из себя ни одно человечье горло. И, услышав этот смех, жители деревни поняли, что обречены.
Он призвал молнию, и деревня сгорела. Люди кинулись было к реке, однако он заставил ее разлиться от дождей, река вышла из берегов, и людей унесло течением. Но его мести все было мало, и он призвал ветер с далекого севера, чтобы ветер сковал их льдом. И когда река схватилась льдом, он пошел по льду и отыскал лицо своего отца, кузнеца, навеки застывшее от ужаса.
Никто не ведает, что стало с ним после, хотя иные говорят, что самыми холодными ночами на месте, где некогда стояла та деревня, слышится смех, разносящийся по лесам, ибо так бывает с теми, кто целиком и полностью предался Тьме: не дано им освободиться от жизни, и путь Вовне закрыт для них во веки веков.
Аль-Сорна умолк, лицо его сделалось задумчивым, и он снова посмотрел на меч, лежащий у него на коленях. У меня возникло ощущение, что эта отвратительная история чем-то для него важна: он рассказывал ее с такой серьезностью, что было очевидно: он видит в ней некий смысл, которого я не постигаю.
– И вы всему этому верите? – спросил я.
– Говорят, в сердце каждого мифа содержится зерно истины. Быть может, со временем какой-нибудь ученый господин, вроде вас, и обнаружит, какая истина стояла за этим.
– Фольклор – не моя сфера.
Я отложил в сторону лист, на котором записывал историю о ведьмином ублюдке. Миновало несколько лет, прежде чем я перечитал ее снова, и к тому времени у меня были причины горько пожалеть о том, что я не последовал содержащимся в ней намекам.
Я протянул руку за свежим листом и выжидательно взглянул на него.
Он улыбнулся.
– Ну, давайте я вам расскажу, как впервые познакомился с королем Янусом.
Глава первая
В месяце пренсуре они начали заниматься верховой ездой. Кони их были сплошь жеребцы, не старше двух лет: юным всадникам – юные лошади. Коней выдавали под строгим наблюдением мастера Ренсиаля, который, по счастью, в тот день вел себя менее странно, чем обычно, хотя, подводя мальчиков к выделенным им коням, он непрерывно что-то бормотал себе под нос.
– Да, большой, да, – рассуждал он, меряя взглядом Баркуса. – Силу надо.
Он взял Баркуса за рукав и подвел его к самому крупному коню, массивному гнедому жеребчику ростом не менее семнадцати ладоней [6] .
– Вычисти его и проверь подковы.
Каэниса подвели к легконогому темно-гнедому, а Дентоса – к коренастому коню, серому в яблоках. Жеребец Норты был вороной, с белой звездочкой во лбу.
– Быстрый… – бормотал мастер Ренсиаль. – Быстрый всадник – быстрый конь.
6
Примерно 175 см (прим. перев.).
Норта смотрел на коня молча – с тех пор, как он вышел из лазарета, он почти на все так реагировал. На постоянные попытки товарищей втянуть его в разговор он либо пожимал плечами, либо вообще никак не отзывался. Оживал он только на тренировочном поле: теперь он как-то особенно яростно размахивал мечом и алебардой, и все они из-за этого ходили в порезах либо в синяках.
Ваэлину достался крепкий рыжеватый жеребчик с россыпью шрамов на боках.
– Отловленный, – сказал ему мастер Ренсиаль. – Не породистый. Дикий конь из северных земель. Еще не полностью укрощен, твердая рука нужна.
Конь Ваэлина оскалился и звонко заржал, осыпав его брызгами пены. Ваэлин невольно попятился. Верхом он не садился с тех пор, как оставил дом своего отца, и теперь необходимость сесть на лошадь его несколько пугала.
– Сегодня поухаживайте за ними, в седло сядете завтра, – наставлял их мастер Ренсиаль. – Заслужите их доверие, и они понесут вас в битву, а если не добьетесь их доверия, то вам конец.
Он умолк, взгляд его сделался расплывчатым, что обычно предвещало либо новый залп бессвязного бормотания, либо вспышку ярости. Мальчики поспешно повели коней в конюшню, чистить.
На следующее утро они начали учиться верховой езде, и в ближайшие четыре недели почти ничем другим и не занимались. Норте, который ездил верхом с малолетства, это давалось лучше всех: он во всех состязаниях неизменно обгонял товарищей и относительно легко преодолевал любые препятствия, которые устраивал для них мастер Ренсиаль. Состязаться с ним удавалось только Дентосу: тот сидел в седле как прирожденный всадник.
– Я ж, бывало, летом, что ни месяц, в скачках участвовал, – объяснял он. – Маманя выигрывала кучу денег, ставя на меня. Она говаривала, что я, мол, и ломовую лошадь бежать заставлю.