Песнь крови
Шрифт:
– Прошу тебя, брат, разреши мне побыть одному.
Ваэлин встал и пошел к двери.
– Не забывай, что ты не одинок. Братья не дадут тебе пасть жертвой горя!
Выйдя за дверь, он остался стоять снаружи, прислушиваясь к судорожным, мучительным рыданиям Норты. «Сколько боли!» А вот если бы его отца должны были повесить, стал бы он сражаться так отчаянно, пытаясь его спасти? «И стал бы я хотя бы плакать?»
В тот вечер он забрал Меченого с псарни и пошел с ним к северным воротам. Там Ваэлин принялся кидать псу мячик и ждать прихода Френтиса. Меченый, что ни день, становился все сильнее
– Ты же его обычно в лес водишь? – спросил Каэнис, выскользнув из тени сторожки. Ваэлин слегка разозлился на себя за то, что не почуял присутствия брата, но Каэнис умел необычайно искусно прятаться и получал извращенное удовольствие, внезапно появляясь из ниоткуда.
– Слушай, тебе обязательно надо так делать? – осведомился Ваэлин.
– Я тренируюсь.
Примчался Меченый с мячиком в зубах, бросил мячик к ногам Ваэлина и поприветствовал Каэниса, обнюхав его башмаки. Каэнис осторожно погладил собаку по голове. Он, как и прочие братья, никак не мог избавиться от страха перед этим зверем.
– Норта еще спит? – спросил Каэнис.
Ваэлин покачал головой. Ему не хотелось говорить о Норте: от рыданий брата в груди стоял тугой ком, который не спешил рассасываться.
– Ближайшие несколько месяцев будут нелегкими, – продолжал Каэнис со вздохом.
– А когда нам бывало легко?
Ваэлин швырнул мячик в сторону реки, и Меченый помчался за ним с радостным лаем.
– Извини, что тебе не довелось повидать короля.
– Зато я принца видел. С меня и этого довольно. Он станет великим человеком!
Ваэлин покосился на Каэниса, уловив в его глазах знакомый блеск. От слепой преданности друга королю ему всегда делалось не по себе.
– Ну… да, он выглядит очень впечатляюще. Уверен, в один прекрасный день он станет хорошим королем.
– Он поведет нас навстречу величию!
– Величию, брат?
– Ну конечно! Король честолюбив, он хочет, чтобы Королевство сделалось еще могущественнее, возможно, таким же могущественным, как Альпиранская империя. Будут битвы, Ваэлин. Великие, славные битвы, и мы увидим их, будем в них сражаться!
«Война – это кровь и дерьмо… Никаких почестей в том нет». Это были слова Макрила. Ваэлин понимал, что для Каэниса они ничего не значат. Каэнис много знал и временами демонстрировал пугающую проницательность, но он был мечтатель. В голове у него хранилась библиотека из тысяч легенд, и он, похоже, во все это верил. Герои, негодяи, принцессы, ожидающие спасения, чудовища и волшебные мечи. Все это обитало у него в голове, такое же живое и реальное, как его собственные воспоминания.
– Кажется, у нас разные представления о величии, брат, – заметил Ваэлин, когда Меченый прискакал с мячом в зубах.
Они прождали еще час, но мальчишка так и не пришел.
– Он, наверное, продал эти ножи, – сказал Каэнис, когда Ваэлин объяснил ему, в чем дело. – Или надрался пьяный и лежит в канаве, или проиграл их в карты. Скорее всего, ты его больше не увидишь.
Они пошли обратно к конюшне. Ваэлин подкидывал мячик в воздух, а Меченый его ловил.
– Я скорее поверю, что он потратил деньги на башмаки, – сказал он, оглянувшись на ворота.
Часть II
Что есть тело?
Тело есть оболочка, колыбель души.
Что есть тело без души?
Разложившаяся плоть, ничего более. Чти уход возлюбленных тобою, предавая их оболочки огню.
Что есть смерть?
Смерть – всего лишь врата, ведущие Вовне, к воссоединению с Ушедшими. Она есть конец и начало одновременно. Страшись ее и приветствуй.
– То был Кровавый Цветок, не так ли? – спросил я. – Этот лорд-маршал с летней ярмарки.
– Аль-Гестиан? Он самый, – ответил Убийца Светоча. – Хотя это прозвище он получил только во время войны.
Я провел черту под отрывком, который только что записал, и обнаружил, что чернила у меня заканчиваются.
– Минутку, – сказал я, вставая, чтобы открыть свой сундучок и достать новую бутылку и еще бумаги. Я уже исписал несколько страниц и опасался, что мои запасы могут иссякнуть. Открыть сундук я решился не сразу: к нему был прислонен его ненавистный меч. Видя, что мне не по себе, он взял оружие и положил его себе на колени.
– Лонаки придерживаются суеверия, будто их оружие вбирает в себя души врагов, которых оно убило, – сказал он. – Они дают имена своим палицам и ножам, воображая, будто те одержимы Тьмой. Мой народ подобных иллюзий не питает. Меч – всего лишь меч. Убивает человек, а не клинок.
Зачем он мне это говорил? Быть может, хотел, чтобы я возненавидел его еще сильнее? Видя его могучую, изуродованную шрамами руку, лежащую на рукояти меча, я вспомнил, как Селиесен, после того, как император официально нарек его Светочем, в течение нескольких месяцев проходил суровое обучение в императорской гвардии и научился умело, даже искусно обращаться с саблей и пикой. «Светоч должен быть воином, – говаривал он мне. – Боги и народ рассчитывают на это». Императорские гвардейцы считали его за одного из своих, и он вместе с ними участвовал в походе против воларцев, за лето до того, как Янус направил к нашим берегам свои войска. Его отвага в бою снискала немало похвал. Но против Убийцы Светоча ему это ничем не помогло. Я знал, что наступит миг, когда северянин примется повествовать о том, что произошло в этот ужасный день, и, хотя мне доводилось слышать немало рассказов об этом событии, перспектива услышать об этом от самого Аль-Сорны представлялась одновременно жуткой и чрезвычайно соблазнительной.
Я снова сел, открыл бутылку с чернилами, окунул перо и разгладил свежий лист, лежащий на столе.
– Тьма, – сказал я. – Что такое Тьма?
– Полагаю, ваш народ зовет это «магией».
– Быть может. Я зову это суевериями. Вы верите в подобные вещи?
Он ответил не сразу. У меня сложилось впечатление, что он тщательно обдумывает свои слова.
– У этого мира немало неизведанных граней.
– О войне рассказывают немало историй. Историй, в которых северянам вообще, и вам в частности, приписывают владение могущественной магией. Некоторые утверждают, будто именно магия позволила вам затуманить разум наших солдат на Кровавом холме и будто стены Линеша вы преодолели с помощью колдовства.