Песнь Морской Девы
Шрифт:
Я засунул в уши, приготовленный заранее, воск и наваждение прошло. На корабле развлекались с десяток девиц. Мне удалось прошмыгнуть в трюм никем не замеченным. Правда, я снова не подумал, как буду вытаскивать ром и спускать его на шлюпку. Что ж, будем импровизировать. Я же как-то вынес вчера инструменты, парусину и много чего еще. Почему вдруг сейчас должно не получится?
Во-от оно, мое добро. В трюме, куда еще не добрались похотливые селедки, распологался целый винный погреб. Я наугад выхватил одну бутылку. Вынул пробку, приложил к губам. Пусто. Взял другую — тоже пустая. Зараза.
Когда же ящик оказался полон, мне показалось этого мало. Так что я взял еще небольшой бочонок и моток веревок. Вынес все это на палубу. Это море так взволновалось, или меня шатает?
Привязал один конец веревки к ящику и боченку, я спустил невероятно ценный груз на свою шлюпку. И уже собирался спуститься сам, как почувствовал чье-то прикосновение. Неловко развернувшись, я сбросил со своего плеча руку и ткнул дулом пистоля в лицо ее обладательныцы. Она что-то сказала, улыбнувшись. Потом указала на уши и улыбнулась еще шире.
— А-а, не-е, я на это, ик, не поведусь! Меня ты не разача… не зарача… не зачаруешь! А то крошка Анабель будет злиться.
Девушка с невероятным темным оттенком кожи, блестящим так, словно она вымазалась в масле, усмехнулась. Я понял это потому, как колыхнулась ее пышная, округлая, идеальная в своих очертаниях грудь. Она обошла меня, плавно покачивая бедрами, ее нежные пальчики погладили меня по волосам, потом по уху. А потом ловким движением она вытащила из моего уха восковую затычку.
— Неужели ты сам этого не хочешь? — Спросила она, прижимаясь ко мне всем своим шикарным телом. Я не отвечал, только опустил руку и спрятал пистоль за пояс. — Или ты влюбился в эту зазнайку Анабель, что готов ждать ее месяцами? Она ведь еще не скоро вернется. Ты выдержишь столько?
Ее рука скользнула под мою одежду, провела по груди и протиснулась под ремень, держащий мои штаны.
— Я привык. В море, знаешь ли, девок нет, а я годами, бывало, не видел суши.
— И все же. — Пропела она ласковым голосочком с едва заметным испанским акцентом. — Сейчас ты здесь, на райском острове, окруженный лаской и любовью. Выпей еще, обещаю, я не стану тебя околдовывать.
Как по волшебству во второй ее руке возникла бутылка, полная рома. Она протянула ее мне. Залпом осушив ее, я помог девице справиться с пряжкой ремня.
На пляж я вернулся, когда уже стемнело. Олли что-то усердно сооружал. Рядом полыхал костер, над которым жарились остатки обезьяны на вертеле. Юнга начал мне что-то объяснять, рассказывая что куда и зачем нужно крепить, что для этого нужно и сколько это займет времени. Я плюхнулся в песок и задремал.
— Я закончил! — Заявил Олли Милтон, разбудив меня.
— А? Ага, молодец.
— Есть будете?
— Да, только, возьми склянки во-он в той сумке.
Олли послушался.
— Ого, это же соль. И перец. И… что это? — Он показал мне склянку с желтоватым порошком.
— Понятия не имею. Сыпь все, всяко лучше, чем просто так. О и достань из шлюпки по бутылке.
Через пол часа, сытый и пьяный, я уже распевал "йо-хо-хо и бутылка рому", прыгая, словно абориген, вокруг костра. Олли подпевал, но сидел неподвижно, уставившись в огонь. Запнувшись о собственную ногу, я рухнул в песок. Перевернулся на спину, посмотрел на мальчишку.
— Слушай, ты, когда пьяный, еще скучнее, чем трезвый.
— Я не пил. — Он показал мне бутылку, все еще полную.
— А вот это ты зря, приятель. Очень-очень зря…
Не помню в какой момент я уснул. Но проснулся я от того, что солнечный луч прицельно бил мне прямо в глаз. Не смотря на то, что на моем лице неизменно покоилась шляпа. Голова гудела и требовала опохмелиться. Более или менее приведя себя в порядок, я огляделся. Олли нигде небыло. Странно.
Спустя какое-то время, юноша вышел из джунглей. Я только сейчас заметил, что половины барахла, которое я сюда понатаскал, уже нигде небыло. Олли подхватил бочку с порохом, сунул ее мне, сам взял еще что-то и сказал:
— Надо все это перенести.
— Тебе заняться нечем?
— Скоро начнутся дожди, надо укрыть все это в сухом месте.
Лишь сейчас я заметил тучи, идущие с моря. Пришлось согласиться с юнгой. Благо, ему хватило мозгов устроить склад не так далеко от пляжа. Это была небольшая пещера, уходящая под землю. Парень — когда успел? — соорудил над входом козырек из прутьев и плотных листьев, что бы вода не затекала внутрь. Туда мы перетаскали все что было на пляже. Накрыли барахло шлюпкой.
— Надо бы хижину где-нибудь здесь неподалеку сделать. — Изрек я.
— Не успеем. — Олли указал на небо. — Надо возвращаться в ту. Тем более там остались кое-какие мои вещи.
— А вдруг дождь затянется на несколько дней?
— В таком случае надо запастись едой.
— Эх, была-небыла. Все равно я обещал научить тебя отличать съедобное от несъедобного. Только ром мы берем с собой.
Я подхватил ящик, оставив бочонок в пещере, и мы пошли сквозь джунгли. По пути я указывал пареньку на фрукты и ягоды, которые можно есть. Он складывал их в мешок и мы шли дальше. Решив, что, в случае многодневного ливня, на одних фруктах мы не проживем, Олли подстрелил каку-то птицу, похожую на цаплю, и странного лимура. Все это он тащил на себе, так как мои руки были заняты самой важной ценностью этого бренного мира.
Мы не успели добраться, на нас обрушился ливень. В одно мгновение я вымок до нитки. Земля под ногами стала размываться. И мы с юнгой поднимались в гору по скользкой дорожке, то и дело съезжая вниз. Наконец, мы ввалились в шалаш. Грязные, измученные и вонючие. Должен признать, лачуга оказалась лучше, чем я предполагал. Ни одна капелька воды не просачивалась сквозь плотно уложенные листья, смазанные глиной. Юнга потрудился на славу. Тут рядом и ручей протекал, где я выполоскал свою одежду и отмылся сам. Вернулся в шалаш мокрый, голый и замерзший. Дабы согреться, опрокинул в себя горячительного пойла. Не зная чем заняться, сел на землю. Руки требовали чем-то заняться. Но в этой пустой лачуге заняться было нечем. Ничего, завтра дождь закончится, и снова приступлю к строительству лодки.