Песнь о наместнике Лита. Тревожное время
Шрифт:
От ворот, где они с дядей задержались, показывая стражникам в кирасах и шлемах свои бумаги, и далее, Ричард ехал с тем же тоскливым и кислым видом, что и прежде. Дяде Эйвону вряд ли пока следовало знать о том, что внучатый племянник - взрослый и вполне разумный человек, потому что тогда настанет конец еженедельным посещениям Надорского замка и обедам за чужой счет. Некого будет контролировать и донимать чтениями нотаций на пару с отцом Маттео. И тогда дядя непременно будет воздействовать на племянника, чего свободолюбивому Ричарду очень не хотелось бы.
А потому Ричард грустил и скорбел по прежней беззаботно-бедной жизни в Надоре, слушал приглушенные дядины слова о том, что для всех они приехали в столицу не сегодня вечером,
– Вас ждет хороший вечер и знакомство с другом. Тайно принимая сына Эгмонта, он рискует больше нашего.
Предположение относительно интриг оказалось необыкновенно верным. Ричард начал догадываться еще когда пару дней назад дядюшке взбрело в голову переодеться в чужие плащи и оставить свиту позади, но он утешал себя мыслью о том, что такие меры для предотвращения покушения на герцога Окделла. Вещи тоже остались у свиты - интересно, как дядя собирается разбираться с этой неприятностью?
Друга звали Август Штанцлер и служил он кансилльером Талига. Друга ли? С каждой минутой, пока ехали, затея о знакомстве казалась юноше все менее привлекательной, ибо согреться и поесть хотелось гораздо сильнее, чем вести правильные и умные беседы о высоком.
Если верить материнским словам, кансилльер заступился за опальную семью Окделлов, но если вспомнить слова отцовские, произнесенные ранее, Август Штанцлер - не тот человек, на которого можно полагаться. "Что же, посмотрим", - решил Ричард, направляя коня к Воротам Роз.
Проходящий мимо монах выпросил суан, как пожертвование для эсператистской церкви, Ричард, думая о своем, бросил звонкую монету в темную глиняную кружку. Монах умело выразился, одновременно почтив Святую Октавию и поблагодарив подавшего.
– Поезжайте вдоль городской стены. Там будет гостиница "Мерин и кобыла", спросите себе две комнаты окнами во двор и ждите.
Едва он отошел в сторону, дядя выругал Ричарда за неумение владеть собой. Вполне справедливо, особенно из уст человека, не имеющего ни малейшего представления о том, как на самом деле прекрасно племянник преуспел в мастерстве таить настоящий характер.
В гостинице Ричард успел отдать слугам мокрую верхнюю одежду и перчатки, чтобы те их высушили, согреться, поесть бараньего жаркого с тушеными овощами, выпить дешевого красного вина, и хорошенько подумать. В итоге было решено повременить с доверием к другу семьи и понаблюдать за его поведением.
Результат оказался неутешительным.
Кансилльер Талига вел себя излишне навязчиво, без обиняков переходя от сюсюканья с Диконом, словно тому пять лет, к некрасивому пафосу. И расспрашивал о способностях Ричарда так, словно уже собирался сделать из него достойное пушечное мясо. Что до советов кансилльера, то Ричард счел приемлемыми лишь некоторые из них, например не вести ни с кем откровенных разговоров. Это и впрямь может сильно навредить.
В остальном Ричард уже разобрался. Толку в ненависти к Лучшим Людям немного, но если он сойдется с кем-нибудь из сильных мира сего, а их иначе не назвать, это может пойти на пользу. А становиться волчонком на псарне - последнее дело, причем неинтересное и опасное.
– Так и будет, - восторженно улыбнулся Ричард, - выслушав от старика новую порцию первосортного бреда про Великую Талигойю.
Глава 3. Предательство клятвой
Одно дело, когда человек мокрый и замерзший дрожит под дождем, пытается не выронить из ставших скользкими пальцев поводья, и совершенно иное - ехать следующим утром по тихим маленьким улочкам городских предместий, удаляясь все дальше от городской стены и медленно приближаясь к "загону". Надеявшийся, что Лаик находится все-таки в самом городе, Ричард Окделл подумал, что такое уединенное
Волнение, которое вчера слепили холод, голод и усталость, сегодня растворилось в сыром и прохладном осеннем воздухе, и теперь Ричард не испытывал ровным счетом ничего. Все шло по плану - он должен оставаться спокойным в душе, демонстрируя при этом спокойствие принужденное, и он так поступит. А пока нужно было предъявить бумаги гвардейцам и ехать через узенький ров.
– Зачем здесь вода?
– спросил Ричард, глядя на темневшую под мостом муть со сгустками зеленоватой поросли, которой обычно зарастают стоячие реки.
– На Лаик готовится нападение?
– Создатель с вами!
– возмутился Эйвон.
– Пережиток прошлого? Посмотрите сами, дядя, его совсем не чистят. Так зачем?
– Если в Надоре ров давно не заполняли водой, это не значит, что так во всех поместьях, - важно произнес пожилой любитель всего старинного и забытого, внушивший герцогине Окделльской ту же мысль.
– Жаль, что Эгмонт не брал вас в гости к Приддам.
– Боюсь представить, какие меры предосторожности у них, - вздрогнул Ричард.
Эйвон поджал губы и это явно было плохим знаком, поэтому юноша счел за лучшее промолчать. Едва сошли с моста, под копытами знакомо захлюпала жидкая грязь, а Баловник с беспокойным недовольством заржал. Но когда земля под копытами стала немного тверже, жеребец успокоился, хоть и радости особо не проявил. И на том спасибо. Так подумал юноша, внимательно рассматривая унылую аллею парка, с его высокими голыми деревьями, омелой, густых колючих кустах, облепленных гроздьями крупных белесых ягод. Ведьминские слезы - так называл их капитан Рут во время совместной прогулки в лес с ним и Эйвоном, года три назад, и умудрился при этом скорчить такую физиономию, будто ему предложили на пару дней пожить в Закате или подзаработать в доме Ворона.
Олларианская каплица осталась позади, и только тогда Дик вспомнил, что кансилльер советовал притворяться олларианцем. Не выйдет ли это боком? Старая Нэн говорила: лучше не определиться с верой вовсе, чем притворяться. Ричард же пока определиться не успел. На ум приходили только бесконечные россказни-пугалки в материнском исполнении - о звонящем в церковные праздники и перед большими бедами невидимом колоколе. Призраки давно умерших монахов, согласно этим сказкам, от которых Эдит и Дейдри боялись засыпать без старших и звали спать в детскую Айрис, собирались на полуночную мессу. Только тут, как здраво рассуждал Дикон, нужно знать точно, грядет ли большое бедствие или постоит в сторонке, набирая бедственные силы, и если не церковный праздник, стало быть бедствие. Трудность заключалась в том, что эсператистских церковных праздников настолько много, что иные несложно перепутать с бедствиями. Особенно когда празднуют день святого избавителя от какого-нибудь действия или день навлекателя бедствия на чужие головы, по причине излишней святости. Алана, например.
Не то чтобы Ричард не уважал боевые заслуги дальнего предка, но от того, что он заколол Рамиро, не спешил бросаться в часовню и молиться за покой души Алана. С этим неплохо справлялась и матушка, у Дикона же имелись дела поважнее.
Снова заорали сорвавшиеся с дерева вороны.
– Горластые...
– протянул Дик.
Не оценив хозяйского благодушного настроения, Баловник посмотрел на него то ли строго, то ли умоляюще, когда тот слез, а может его просто раздражал громкий звук, и повел ушами. Ричард помог слезть дяде, и с каким-то странным трепетом почувствовал себя близким к свободе, спокойствию, и знаниям. Низенький расторопный конюх увел лошадей, второй, особо от него не отличавшийся, предложил гостям следовать за ним.