Песнь о наместнике Лита. Тревожное время

Канра Дана

Кто тут еще? Наследник Приддов, судя по безупречно-равнодушному лицу. Константин Манрик, чья самодовольная физиономия не останется неузнанной нигде. Заметив Ричарда, рыжеволосый гаденыш нехорошо ухмыльнулся - значит, запомнил, кто помешал его помолвке с бедной Айрис. С ним нужно быть настороже. А вот и Арно Савиньяк, чьи коротко остриженные светлые волосы непослушно кудрявились - так вот о ком упоминал цирюльник!

Приход капитана Арамоны заставил почти всех содрогнуться, но Ричард, Валентин и Эстебан остались равнодушны к грохоту древков гвардейских алебард об пол. Может, имеет смысл обратиться за помощью в фехтовании к одному из них?

За разряженным в пух и прах капитаном

чинно и тихо, словно плывя шагал олларианец. Наверное, раньше он был дворянином, просто так в такие заведения на работу не принимают. Как кардинал Сильвестр. Кузен Наль, бывавший в столице, рассказывал, что Квентин Дорак отказался от своих прав на наследство в пользу брата и отправился на церковное поприще. Бедный кузен! Если его родители узнают, что он рассказывал наследнику Эгмонта правду о «врагах Талигойи» раньше времени...

Капитан Арамона имел премилую привычку говорить громко при обычной речи и орать при торжественной или гневной, и после его громогласной речи на тему «Лаик это МОЕ королевство» Ричард окончательно уверился в своей версии по поводу нездоровых Арамоновых амбиций. Наверное, имело смысл попытаться исправить это, однако сейчас Ричард молча слушал имена тех, с кем ему предстояло прожить полгода под одной крышей, запоминал лица и не переставал лихорадочно размышлять. Первой и основной задачей помимо обучения у Ричарда было узнать секрет невозмутимости Валентина.

А там... Как сложатся обстоятельства.

Глава 5. Второе распознавание игроков

Человек Чести. Сын мятежника. Ненадежный унар. Объект материнской гордости и надежды. Лежа в кровати ранним утром четвертого дня своего пребывания в Лаик, Ричард Окделл прикидывал, как бы не запутаться в многочисленных ролях и не выдать себя, но в силу слипающей глаза сонливости ничего толкового придумать не мог. Единственная здравая мысль, посетившая его не лишенное определенной частицы бодрости сознание - здесь надо считать дни до четырех. В каждый четвертый день записывать события и сверять с предыдущими - так он узнает, есть ли ему чего бояться или нет. Предъявить матери или еще какому-нибудь эсператистскому фанатику, благо их в Надоре много, и успешно возвращать «ересь» в родные края.

Но лучше оставить страхи до Излома, а потом обратить их в неистовую силу разумной осторожности. Таким образом он спасет кого-нибудь, а может, и спасется сам. Юноша открыл глаза, потянулся, ударил руку о деревянное изголовье кровати и выпалил нечто непотребное. Зашуршало в углу: вылезла крыса и посмотрела на унара очень строго - так смотрела в Надоре кухонная кошка, когда Эдит и Дейдри гладили ее подросших котят.

Унар Эстебан продолжал хромать и скорбно вздыхать, если приходилось ускорять шаг, и это его состояние грозило затянуться очень надолго. Стук в дверь, тем не менее, неоднозначно дал понять о бодрствующем состоянии южного унара, потому что даже братья Катершванц знали правила приличия. Но они и не являлись близкими приятелями Ричарда, как это грозило произойти с Эстебаном. Угроза исходила непосредственно от герцогини Мирабеллы и герцога Жоана, которые, узнав о том, что отпрыски древнего и не очень родов подружились, схватятся за головы и в порыве родительской заботы натворят восхитительное количество глупостей. А Дикон давно уже уяснил, что взрослые творят их ничуть не меньше молодежи, просто лучше скрывают.

Итак, четвертый день Ричарда в Лаик начался с неожиданности, но вряд ли стоило придавать ей большое значение - пока что. И надо было открывать дверь.

– Заходите, господин страдалец.

– Зря вы так. А если бы слуга?

– Слуги не топают,

подобно вашим гербовым животным.

– Уж кто бы говорил.

– Да, они передвигаются бесшумно, как местная хвостатая живность.

Ричард обернулся, чтобы указать на крысу, но та успела куда-то улизнуть.

– Не люблю крыс, - поежился Эстебан.

– Так с чем пришли? Ходить по ночам тут, говорят, нельзя.

– Уже не ночь, - неуверенно объяснил Эстебан, покосившись в маленькое окно, за которым синело холодное осеннее утро.
– Около пяти часов. Я понял, что должен обсудить с вами одну вещь.

– За исключением сватовства сестер - все, что угодно.

Оба унара поежились от обволакивающего холода, потому как находиться в одних рубашках в нетопленной комнате несладко, хотя Ричарду было все-таки привычнее, чем Эстебану. Если спросить о дровах у надорской герцогини, она тут же отправит молиться Создателю, но если задать схожий вопрос местным слугам, они отправят осведомляться у Арамоны. И ведь неизвестно, что хуже.

– Я хотел вас поблагодарить, - быстро сказал Эстебан, - и попросить прощения, - тут он уже тараторил, глядя куда-то мимо головы Ричарда, явно из-за своей привитой избалованностью острой неприязни к извинениям, - за то, что смеялся над вами во время первой тренировки.

Ричард Окделл молча усмехнулся. Он вспомнил.

Первая тренировка была проведена не в учебных целях, а исключительно для услады глаз господина Арамоны, который вряд ли хорошо владел этим навыком. Рассматривая хорошо дерущихся южан, как наглядное пособие, он иногда отвешивал обидные замечания остальным. Манрика южанином не назвать, фехтовал он слабовато, но ему, как отметил Ричард, точно не влетело. Хоть Дик и сражался в паре с Эстебаном, а до этого с Арно, но имени Константина не услышал. Должно быть, Арамона решил не обращать на него внимания.

Тогда Ричард воспринял это как хороший знак, а потом началось...

– Унар Ричард! Кто вас учил? Что это за выпады? Зачем вы машете шпагой, как палкой?

– Унар Ричард, - радостно ответил Эстебан, - вероятно научен на выпадах тетушкиной трости, которой она колотила загулявшего дядюшку.

– Унар Эстебан, - напрямую Дик не обращался, чтобы не нарушать внаглую правила, - делает такие выводы, поскольку между его тетушкой и дядюшкой именно подобные отношения.

Эдвард и Оливер, носившие за стенами Лаик фамилии Феншо и Рокслей, притихли, прислушались, а потом рассмеялись хором, не обращая внимания на красную рожу начальства.

– Однако у меня нет тетушки, - озадаченно произнес Эстебан.

Однокорытники покатились со смеху.

Учтя, что в компанию северных бунтовщиков невольно ввязался сын самого вице-прокурора, которого, судя по всему, тот лично наказал Арамоне оберегать и не обижать, капитан просто наорал на всех, предельно ясно объяснив, чем отличается школа оруженосцев от рыночного балагана, но взысканий накладывать не стал. И на том спасибо.

– Я думал, - наконец-то Ричард удостоился любопытного темного взгляда, - что вы очень гордый, кичитесь своим древним происхождением и считаете, что почти никто здесь вам не ровня. А знаете, как приятно над такими смеяться?

– Не знаю, - ровно ответил Дикон.

– По крайней мере, с некоторых сбивает спесь.

– А вы, господин Страдающий Похититель Полотенец, не гордитесь своим родством с храбрым человеком, когда-то осаждавшим Кабитэлу плечом к плечу с Франциском Первым?

– Горжусь, но это другое.

– Ничуть. Вы воспитаны на презрении к старой знати, уж не знаю, почему. Но мой вам совет: забудьте это. Сдается мне, Ричард Горик и ваш предок, имени которого я не знаю, не так уж и плохо ладили между собой.