Песнь о наместнике Лита. Тревожное время
Шрифт:
Капитан Рут знал что-то про смерть Арно-старшего, однажды десятилетний Дикон выспросил у него, сделав милейшую мордашку, выражающую: «нашего несчастного поросеночка обидели», и тот, повздыхав, рассказал о вероломном убийстве Савиньяка Борном.
– В спину стрелять, герцог, последнее дело, - дополнил он повествование невеселой фразой.
– Тем более, другу.
И теперь Ричарду просто необходимо было поступить так, чтобы уберечь унара Арно от предательства тому, кому он доверяет и на чье плечо опирается. Излом он на то и Излом, чтобы страдали эории с семьями, но их вассалам мучения и испытания
А Паоло?
Черноглазый кэналлиец радостно смеялся и болтал с унаром Альберто, и, казалось, не имел ни малейших оснований для волнения, однако юноша заметил, что этот однокорытник время от времени обеспокоенно поглядывает на Валентина. Тоже догадался? Немудрено. Ходили слухи, что Паоло - родственник Первого Маршала, а тот явно не ворон считал, подавляя восстание в Ренквахе.
Доев и допив, поздравив друг друга и главное капитана Арамону, унары разошлись по своим комнатам. Странное дело, завершилось все без малейшей выходки Сузы-Музы, но Дикон не сомневался: все еще впереди.
Через день после празднования начала 398 года учеба продолжилась, и вместе с тем продолжились Ричардовы страдания во всем, что было связано с Арамоной. Разумеется, кардинал велел здоровяку превратить его жизнь в Закат и цепляться не то что к неправильно расправленному вороту рубашки, а не в ту сторону сделанному шагу, надорцу понять это было несложно, только и обида притупилась. Главное - помнить о том, что в сером огромном доме таится куда большая опасность, чем Арамона.
Тренировки оказывались более действенными, чем мог ожидать Ричард: в тех случаях, когда его противником становился Эстебан, он фехтовал не грубо, а наоборот словно бы старался показать приятелю, как правильно делать лихие выпады. Чего не скажешь о Северине и Константине - эти двое так и норовили огреть его шпагой плашмя по голове, однако замахнуться на них также Ричард не имел права, чтобы не заработать очередное взыскание.
А поговорить с отцом Германом снова юноше не удалось, поскольку тот каждый раз недвусмысленно давал понять, что то ли ему не до унарских фантазий, то ли он еще не разобрался, как изгнать Тварь из унара Валентина. В любом случае очевидным стал отказ, и у Ричарда появился новый повод для тоски.
– Не вешайте нос, унар Ричард, - посоветовал как-то раз Эстебан, воспользовавшись отсутствием бесконечно шмыгающих туда-сюда слуг.
– Отец говорил, что у меня еще найдется время для горестей.
– А у меня оно уже нашлось.
– Вот как?
– Не принимайте на свой счет, унар Эстебан, дело в ином.
– Я так и подумал, - в приглушенном голосе Колиньяра свистела тихая обида, - но вы можете мне открыться, если это не противоречит вашим принципам.
– Противоречит, но не принципам. Я не могу рассказать пока.
– Хорошо.
Между тем жизнь в «загоне» продолжалась, какой бы тоскливой и размеренной она не была, и со временем Ричард научился изумительной аккуратности, чтобы Арамоне было совершенно не к чему придираться, а также, переписывая по чужой прихоти текст, обрел чудесный навык разборчивого узкого почерка. Ментор по наущению капитана часто жаловался, на якобы излишнее количество бумаги, изводимой унаром Ричардом, и наконец, настал тот прекрасный день, когда
Но и похвалить юношу за успехи, кроме мэтра Шабли, конечно же, никто не хотел или не мог. Ричард не обижался на них за это - зная крутой нрав Арамоны, не каждый рискнул бы с ним спорить, перечить ему или, что еще хуже, тайно не выполнить капитанский приказ. Мэтр Шабли же не собирался травить унара лишь из-за того, что когда-то давно отец этого унара вздумал поиздеваться над Арнольдом Арамоной на войне.
– Серьезно?
– выслушав историю зарождения Арамоны ко всему окделльскому семейству ненависти, когда они с ментором остались одни, Ричард так и охнул.
– Откуда вы это знаете?
– Капитан мне рассказал однажды спьяну, унар Ричард, но помните, что вы должны молчать и никому не говорить об этом. Иначе и вас выгонят и меня не помилуют.
– Я не болтун, - серьезно заверил его Дикон.
За повседневной суетой юноша совсем упустил из виду, что время неумолимо шло вперед, и половина срока обучения осталась за спиной. При всем этом священник пока не узнал ничего об изгнаниях Тварей, поскольку не имеет опыта, да и не каждый день гальтарская нечисть вселяется в унаров, Арамона продолжал придираться, Эстебан дулся на недомолвки товарища, а сама Тварь продолжала преспокойно сидеть в Валентине и изредка хитро косить на надорца лиловым глазом. Конечно же, эти обстоятельства душили в Ричарде боевой дух, и откуда брать моральные силы, он больше не знал.
Гром грянул через четыре дня после разговора с Шабли, и позже, как юноша отметил в своем дневнике, это был тоже очередной четвертый день. Все дурные события в Лаик творились именно в четвертые дни, в преддверии Излома, только в этот раз Дикон не имел ни малейшего понятия о том, какие каверзы устроила Тварь Арамоне.
Только и сумел он осторожно узнать у Эстебана, что грядет представление королевского наследника Карла, и что капитан поедет во дворец. А на следующий день после этого визита началось нечто похожее на новый виток войны, объявленной негласно Сузой-Музой Ричарду Окделлу.
Начался урок вполне мирно, со старинной баллады про похождения некого талигойского рыцаря, который принял вызов Франциска Оллара и одержал победу над ним в поединке. После этого пелось, что храбрец принял сторону марагонца, возможно и так, ведь баллада была сложена во времена Ричарда Горика и Рамиро-Вешателя, а лгать тем талигойцам было совершенно незачем, в отличие от нынешних... Имя его осталось неизвестным, и Дикон решил, что при случае обязательно вычитает его в книге о прошлом Круге.
Но когда юноша прикидывал, к какому источнику знаний ему лучше обратиться, как в класс, громко топая сапогами, ворвался Арамона с таким видом, будто собрался сам воевать с самым сильным и способным противником. Жерар Шабли закатил глаза, хорошо, что капитан вытаращился на унаров и не заметил этого, а затем отвлекся от книги и поклонился.
– Я желаю знать, что унары уяснили из истории, - непререкаемым тоном изрек Арамона.
– Но у нас лекция по истории словесности.
– А я буду спрашивать по истории Талига, - парировал капитан, тяжело упав в кресло возле кафедры.
– Они расскажут мне о надорском мятеже.