Песнь победителя
Шрифт:
Посетителей, по-видимому, немного и сторожу приходиться попутно зарабатывать себе на жизнь браконьерством. С его помощью мы осматриваем исторические достопримечательности и даже собственноручную надпись Гёте карандашом на подоконнике. Надпись аккуратно обрамлена специальной рамкой из стекла.
Этот дом когда-то служил летней резиденцией тюрингского курфюрста. Затем некоторое время он принадлежал Гёте. Обстановка бедна и ничем не напоминает королевское или княжеское жилище.
Когда мы, осмотрев замки, выходим снова в парк, инженер-полковник говорит: «Всё-таки интересно посмотреть
«Приятно когда видишь здесь порядок и уважение к культурному наследию Гёте», – размышляет капитан. – «А что они сделали с нашими дворцами в Петергофе? Ведь все дворцы кругом Ленинграда разграбили и ещё хуже – загадили. Я это всё своими глазами видел».
«Это характерно для немцев», – делает вывод инженер-полковник. – «Они слишком самовлюбленны. Вот этот дом – для них святилище. Такое же святилище он и для нас. А почему же, спрашивается, они во дворцах Екатерины конюшни устраивали?!» Мы идём по парку. По деревьям шмыгают белки, не обращая на нас ни малейшего внимания. Одна из них спокойно сидит на ветке как раз над нашей головой. Слова моих спутников наводят меня на неожиданную мысль. Я вытаскиваю из кобуры пистолет и неторопливо целюсь в белку.
«Что Вы, Григорий Петрович?!» – хватает меня за руку капитан. – «Я думал, что Вы взрослый человек?!» «А, что же тут такого?» – упорствую я и снова целюсь в белку.
«Оставьте!» – протестует инженер-полковник, присоединяясь к капитану. – «Разве можно здесь стрельбу поднимать!» «Не беспокойтесь», – смеюсь я, пряча пистолет. – «Это я просто хотел посмотреть, как вы будете реагировать на варварство…» В это время со стороны дороги, где стоит наш автомобиль, раздаются два выстрела. Это шофёр даёт нам условный сигнал, что машина в порядке. Через полчаса замки Гёте остаются далеко за нашей спиной.
Еще в течение нескольких дней мы носимся по Тюрингии и Саксонии. Мы контролируем заводы, накладываем секвестр, реквизируем текущую продукцию, подготовляем проекты наряд-заказов для Управления Репараций.
В этой поездке мне впервые приходится ощущать довольно странную вещь. Я убеждаюсь, что год пребывания за пределами Советского Союза не прошел для меня бесследно. Каким-то образом я изменился внутренне. Я это ясно вижу при контакте с моими спутниками-моряками. Они только вчера прибыли из Москвы и завтра они снова вернутся туда. Для меня они являются своего рода реагентом, на котором я имею возможность проверить происходящий во мне процесс.
Из контакта с ними я с внутренним содроганием почувствовал, что мыслями и мироощущением я удалился от той орбиты, в которой вращается советский человек. Это не было отказом от того, что я имел, в пользу чего-то другого. Это было расширение кругозора.
Глава 11. В когтях системы
«Познакомьтесь!» – представляет полковник Кондаков. – «Подполковник Динашвилли».
Я пожимаю руку человека в сером гражданском костюме. Расстёгнутый ворот белой рубашки без галстука. Слегка подчёркнутое пренебрежение к гражданской одежде, свойственное кадровым военным.
Обрюзгшее лицо. Матовая лоснящаяся кожа, отвыкшая от солнечного света. Усталое и безразличное выражение чёрных на выкате глаз. Такое же ленивое и безразличное пожатие влажной руки.
Полковник Кондаков и я приехали по запросу Центральной Оперативной Группы МВД для экспертизы показаний ряда заключенных. Поскольку данные дела переплетались с аналогичными материалами, находящимися в отделе полковника Кондакова, МВД запросило консультации и помощи СВА.
Полковник Кондаков знакомится с протоколами предыдущих допросов и материалами следствия. Первым идёт дело одного из бывших научных сотрудников в лабораториях Пенемюнде, служивших центром немецких исследований в области реактивных снарядов.
«Немного задержались», – говорит подполковник МВД, поглядывая на дверь. – «Я приказал, чтобы его сначала привели в человеческий вид».
«Давно уже он у Вас здесь?» – спрашивает полковник Кондаков.
«Около семи месяцев», – отвечает подполковник в гражданском таким сонным голосом, как будто он не спал с самого дня рождения.
«Как он к Вам попал?»
«Нам поступили агентурные сведения… После этого мы решили заняться им поближе».
«А почему… в такой обстановке?» – спрашивает полковник.
«Он жил в западной зоне, а его мать здесь в Лейпциге. Мы предложили матери написать ему соответствующее письмо с просьбой приехать к ней… Ну, вот и приходится держать его под замком до выяснения».
«Как же это мать согласилась?»
«Мы пригрозили, что в противном случае отберём у неё овощную лавку. А потом – мы интересуемся сыном только для дружеской беседы», – поясняет подполковник, позёвывая.
Через некоторое время конвойный сержант вводит в дверь заключённого. Меловая бледность лица и лихорадочный блеск глубоко запавших глаз говорят больше, чем все старания следователя МВД привести своего подследственного в человеческий вид.
«Ну, вы пока займитесь им, а я отдохну», – снова зевает подполковник и растягивается на стоящем у стены диване.
Подследственный, инженер по артиллерийскому вооружению, представляет для нас особый интерес, так как, согласно агентурным сведениям, он работал в Пенемюнде в так называемом отделе третьего периода.
Первым периодом считались виды вооружения, проверенные на практике и пущенные в серийное производство, вторым – виды вооружения, не вышедшие ещё из стадии заводских испытаний, и третьим – виды вооружения, существующие только в расчётах и чертежах.
С результатами первых двух периодов мы знакомы довольно хорошо, последний же период является для нас тёмным пятном, т. к. почти все чертежи и расчёты были уничтожены в дни капитуляции и в наши руки не попало никаких материальных доказательств, кроме устных показаний целого ряда лиц.
Согласно протоколов, предыдущих допросов подследственный работал в группе учёных, имевших своим заданием создание реактивных снарядов противовоздушной обороны. Разработку этого проекта начали в связи с безусловным превосходством средств воздушного нападения союзников над оборонительными противовоздушными средствами Германии.