Песни в пустоту
Шрифт:
Андрей Машнин
С Олькой мы познакомились у меня на квартирнике, в 90-м году. Была такая знаменитая квартира Филаретовых, прямо на Невском. Там играли все и всегда, включая Летова, на которого приходили сотни человек. Причем хозяева были совершенно благообразные интеллигентные люди, квартира такая антикварная, папа сам все делал; заходишь – будто в салон какой-то попадаешь. И на этом фоне сидит Летов с гитарой, 300 человек в одной комнате, со стен вода течет, с потолка капает – при этом все цело и расходятся потом все чинно, по одному. Ну вот, и я там играл – а меня вообще никто не знал, я из котельной не вылезал. И пришел Фирсов с целой толпой девок. Познакомились, там Ольга была, я ей как-то понравился.
Наталья Чумакова
Все, кто работал в “Камчатке”, относились к ее истории
Андрей Машнин
Когда я попал в “Камчатку”, я совершенно не знал, что в жизни делать. Понимал, что на стройке мне не место. Но что делать? В другой институт идти? Я пошел, поступил на филфак между делом. Причем думал, что мне туда не поступить, а в итоге так легко поступил, что, когда дело дошло до учебы, даже ходить не стал. И тут вдруг эта котельная. Ну и естественно, меня вообще всего перевернуло. Понятно, что это была для всех временная работа. Как только появлялась возможность ее бросить, народ оттуда сваливал. И правильно делал, потому что работа была супервредная, не соответствовала вообще никаким нормам: потолки низкие, ты этим говном, которое из котла идет, дышишь круглые сутки. Это работа для гопников. Которые там и были, пока к начальству не пришел Толик и не сказал – давайте, мол, наберу своих людей, буду за все отвечать, горячая вода и батареи горячие у вас всегда будут. И набрал – Фирсова, Цоя, Башлачева. Работяги, конечно, все те еще, но Толик всех контролировал. И место быстро раскрутилось, все стали хотеть туда попасть – а я-то вообще, не я туда напросился, а меня туда позвали. И никаким я поэтом не был, это Толик решил, что я перспективный мальчик.
Была характерная история с моим вступлением в партию. Когда я на стройке работал, нам казалось с друзьями, что коммунистическая партия будет всегда, что надо что-то менять. И мы решили пойти вступить в партию, чтобы переделывать ее изнутри. Толпой написали заявления, я год ходил кандидатом и как раз за месяц до перевода из кандидатов в члены попал в эту котельную. Сидим с Толиком ночью, я говорю: “Мне завтра на собрание идти, в партию вступать”. Толик: “Андрюша, да ты что, у них же руки по локоть в крови!” Я такой: “Да…” На следующий день пошел, все вступают – один, второй, третий. До меня дошло, я говорю: “Я это… Не буду вступать”. Все такие – как так?! “Да что-то вот не знаю, блин, не вступается мне…” Первый случай такой был в этой конторе. То есть до такой степени “Камчатка” влияла.
Наталья Чумакова
Я помню, мы записывали Андрея на какой-то магнитофон в “Камчатке”. Записали тогда все песни, что у него были. Пока писали, ужасно напились, и начался какой-то совсем цирк. Он пел, например: “Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не нужна”. Вместо “не видна”. Там все было перековеркано, и мы очень хохотали. Скорее всего, это так потом никуда и не пошло, осталось для внутреннего пользования. Но хорошая была запись! И тогда же я взяла у Андрея интервью. Очень приличное интервью, кстати. Думаю, его первое и единственное на тот момент. И дальше судьба интервью сложилась интересно. Один приятель Машнина, Алексей Плуцер-Сарно, составлял словарь русского мата. И когда он его издал, то для меня стало большой неожиданностью, что в словарь вошла масса цитат из этого интервью – по применению мата в русском языке. Со ссылками на интервью А. Машнина Н. Чумаковой тогда-то и тогда-то. Я, кстати, не уверена, что интервью это было еще где-то опубликовано. Думаю, Машнин его Плуцеру-Сарно просто передал, они же были приятелями. А еще, я это точно знаю, Машнин напридумывал в этот словарь кучу матюгов, которых на самом деле в русском языке нет. Причем придумал вместе с примерами их употребления. Они вместе с Плуцером-Сарно сидели, сочиняли примеры употребления этих матюгов и валялись под столами.
Сергей Фирсов
В Рок-клубе Машнин стал известен сразу – во многом благодаря мне. Я его туда привел, ну и потом, к нам же на “Камчатку” все приходили бухать. Когда в одном кругу 200–300 человек варятся, все
“Рок-бард” – это ведь, в сущности, оксюморон, по крайней мере, уж точно полумера – а полумеры в те времена, которые наступили вскоре после сценического дебюта Андрея Машнина, не работали совершенно. Ситуация, в которой Андрей Машнин оказался вскоре после своего сценического дебюта, полумер не принимала. Всего одна его акустическая песня была выпущена официально – на очередном отчетном сборнике Ленинградского рок-клуба. Вскоре после этого сборники выходить перестали, да и Рок-клуб из реальности превратился в миф. Шум времени начал звучать так громко, что песен под одну гитару уж точно бы никто не услышал, так что логично было вставить эту гитару в розетку. Что и было сделано – при помощи будущего корифея российского рока нового типа и основателя Tequilajazzz Евгения Федорова. Вместе с Машниным они сделали “Тихо в лесу”, собрание песен негромких, слегка язвительных и как будто затаившихся. В по-своему изысканном, свингующем электрическом звуке этого альбома чувствуется некое внутреннее напряжение, которое неизбежно должно когда-нибудь получить свой выход, сам Машнин поет то почти бесстрастно, то словно с издевкой, как бы удивляясь самому себе, как бы ища собственный голос заново.
Сергей Фирсов
Все менялось. Старая эпоха отходила, появлялась новая. Поэтому все и стали играть новую музыку. Машнин пел под гитару, потому что не было группы. Под его тексты не очень подходит русский рок или классический рок-н-ролл, ему больше подходит какой-нибудь андеграунд. Поэтому такой стиль и получился. Ну и потом, Машнин такую музыку очень любил.
Андрей Машнин
Я, конечно, в котельной на гитаре бренчал, но звук мне такой совсем не нравился. На “Камчатку” постоянно вписывались всякие эти барды, и так они мне остопиздели… Везде вставляли частицу “да”, ну и прочее такое посконное: какие-то истерики непонятные, какая-то Русь их волнует, притом что совершенно ничего в этом не понимают, страшно далеки от народа. В общем, я решил, что бардом не буду. И под гитару стал уже сочинять что-то более электрическое. Тем более что и слушал я тогда The Cure, всякий там западный рок. Потом как-то раз на одном дне рождения мы познакомились с Ай-яйяем (прозвище Евгения Федорова. – Прим. авт.), и он мне надавал всякого рэпака – Айс Ти, Айс Кьюба. Я думаю – о, вот это класс. Я как раз вот такое очень люблю – свободный размер текстов, такую работу с речью; решил, что так и надо писать.
Евгений Федоров
Мы с Машниным познакомились случайно. Мне нужно было где-то работать, и я решил попробовать устроиться истопником в “Камчатку”. Мы уже довольно активно играли тогда, но музыка никаких денег не приносила, надо было горбиться. На “Камчатку” я в итоге почему-то не устроился, но познакомился с Андрюхой и послушал его песни – и они оказались очень интересные и веселые. В то время в нашей компании очень мало кто пел осмысленные песни по-русски, в основном по-английски пытались, а здесь чувствовались очень хорошие традиции, но при этом было и хулиганство, и замечательный русский язык.
Андрей Машнин
Меня все всегда везде таскали, я сам никогда жопу не оторву и сам никуда не пойду. То меня Начальник везде таскал, потом появился такой барабанщик Андрей Орлов, он еще в группе “Юго-запад” играл, он стал со мной всюду ходить. Ну и вот, пошли мы на день рождения к какому-то деятелю, там же и Женя Федоров был, на балконе песенки попели, он и говорит: “Я сейчас вообще свободен, “Объект насмешек” закончился, новой группы тоже пока нет, можно что-нибудь вместе поделать”. Ну и мы собирались в котельной, он приезжал с басухой, потом набрали на программу и записали. Это не группа была, а именно что проект: мне было интересно электрический альбом сделать, Ай-яй-яю – просто повеселиться, наверное. Альбом этот, “Тихо в лесу”, странный, конечно, получился.