Песня цветов аконита
Шрифт:
— Я не могу сейчас верить никому".
Девочка в углу замерла с полуоткрытым ртом. Йири вспомнил о ней.
— Я могу взять с собой хоть кого-то?
— Об этом господин не сказал.
— Значит — нет?
Люди переглянулись, и Йири избавил их от напряженных раздумий.
— Я поеду один. Все равно… — прибавил он едва слышно. И голос вновь обрел силу. — Пока оставьте меня.
— Велено — без промедленья.
— Хорошо. Но так — я не пойду. Я не задержу вас.
Все-таки оставили одного. Йири вздохнул — дурак. Сейчас бы самое время… но слова данного не воротишь,
Девочка с плачем бросилась ему в ноги. Йири повел рукой:
— Лучше помоги мне.
Он не стал подбирать волосы, просто заново скрепил их на уровне плеч в пышный тяжелый хвост. Свободно лежали волосы, обрамляя лицо. Принесли одежду всадника, серо-зеленую. От ханны он отказался. На запястьях сомкнулись браслеты черненого серебра. Ни одного камня.
— Господин… вы вернетесь? — голос молящий — и громкий, словно уже наплевать, как положено разговаривать.
Он не ответил. Вышел за дверь. Посланцы оглядели одежду.
— Вы не должны ехать верхом.
— Вот как? Тогда свяжите меня и привезите, как вещь.
Трое вновь переглянулись, и стоящий ближе к Йири проговорил:
— Закройте лицо.
Йири накинул на голову тонкий шелковый шарф. Теперь в сумерках сложно будет сразу узнать, кто это — а всадники мелькнут и исчезнут.
Час езды рысью — а то и дольше. Но лошадей пустили в галоп, едва миновали стражу, и первую, и вторую, и третью — ту, что за мостом. Вся стража была предупреждена — или попросту не посмела задерживать, увидев серебряную рыбу на синем. Йири сжимал поводья, опустив голову — складки шелка закрывали почти все лицо. А потом — видимость воли. Он даже счастливым себя почувствовал на пару мгновений, — нет не на пару, дольше, когда неслись в сумерках, и упругое конское тело слушалось малейших движений всадника. В эти минуты ему было все равно куда.
Шарф слетел с головы, трепетал за плечами. Ветра не было — но всадники рождали его, и травы свивались с ветром в одно.
Йири не оглянулся ни разу — да и вперед смотрели только глаза, не душа. Если бы мог, позволил бы ветру забрать себя, унести — или просто развеять над осенней травой.
О его славе наездника не знал разве что глухой, и люди Хисорэ не сдерживали коней, напротив, подгоняли, почти не обращая внимания на пленника — знали, что здесь он и не свернет никуда.
Голубиная гора — дом на вершине маленького холма. С одной стороны — обрыв, неподалеку, внизу — небольшая роща. С этой стороны подобраться к дому невозможно, шею свернешь. Да и с других — невозможно, все просматривается, как на ладони. Приехали. Йири спрыгнул с коня, и юношу провели в дом.
Комната маленькая, светлая — цветок речной лилии. Не понятно, для кого предназначена — для гостя ли, пленника? Его привели сюда и оставили ждать, слуги принесли легкую закуску — морские дары, фрукты, вино — ни до чего не дотронулся, только воды выпил, ледяной, из темно-бронзового кувшина, и, не раздумывая, выбрал сиденье напротив двери, чуть сбоку — все видно и ему, и тому, кто войдет. Замер в давно ставшей привычной позе — сложены руки, голова чуть наклонена; при неподвижности полной — иллюзия незаметного глазом движения, а по сути, лишь готовность к нему.
Хозяин появился, когда ночные птицы кричали уже вовсю. Не остановился на пороге, кивнул резко — привычка. Он и с повелителем так держался.
— Асантэ.
Йири ответил — медленнее, чем обычно. Ни о чем не спросил. Тот подошел на расстояние вытянутой руки — и сам дал ответ.
— Я предлагал тебе это укрытие. Ты отказался. Что ж… как угодно. Теперь я решил, так будет лучше. Останешься здесь. В пределах дома ты свободен. Получишь все, что нужно.
— Почему? Что изменилось?
—Ты умен, подумай сам. Еще немного — и тебя бы забрали другие. Мийа пока стали бы хранить твою жизнь, а вот у Лисов ты жил бы, лишь пока Благословенному не станет еще хоть немного лучше.
— Это я понимаю. — Йири чуть вскинул голову: — А вы играете на чьем поле?
— На своем. Тебе я не враг и смерти твоей не желаю.
— Пока.
— Все мы живем — пока. Сейчас я намерен тебя охранять. И еще… — теперь он помедлил, подбирая слова. — Думаю, ты заслуживаешь этой охраны.
Тами
После памятных скачек — испытывал почти неприязнь. Потом сам себя убедил, что поддался, что всего лишь отплатил за спасение, позволив быть первым. Вернулся в Ай-Ташина, и появились другие заботы. Новички. Мальчишки из хороших семей — других в эту школу не брали. Кто-то скромный, кто-то нос задирал. Но почти все — как рыбы на суше, неуклюжие. Неужели и сам таким был? А ведь был, и недавно. До сих пор есть чему учиться.
Потом прилетело письмо от брата — тот писал о здоровье отца и советовал не покидать Ай-Ташина. Мол, все в порядке пока, а Тами горячий, нечего ему делать в Столице, где ныне только по краешку и ходить. Про врагов-Зимородков не упоминал — мало ли в чьи руки письмо попадет, сейчас повсюду шпионы. Тами понял и так, что брат между строчек сказал. Пока он в Ай-Ташина, лучшей воинской школе, нет нужды гадать, что там происходит. А в случае чего у Тами и сторонники сыщутся.
Он и остался бы там, если бы не видение: рыжий конь пролетает мимо, словно на крыльях, и всадник выбрасывает руку в сторону — то ли коснулся вороного, то ли нет. И вот уже рыжий вперед вырывается…
Пара фраз сорвалась с губ — в Ай-Ташина поняли бы подобную речь, но не при дворе. Там говорят иначе, изысканно. Крикнул слуге, чтобы седлал Вороного.
Пронеслись по холмистой равнине как тени. Всего двое сопровождали Тами — невелика свита; однако, стоило жителям мест, где всадники поили лошадей и останавливались ненадолго, увидеть вышивку на головной повязке Лисенка, бледнели и чуть не втрое сгибались. Тами их даже не замечал. Мыслями был в Столице.
Кони у Дома Лисов — лучшие, но Тами казалось — тащатся как старые клячи, и он не жалел их, загнал совершенно.
Дома все было по-прежнему. Отец в отъезде, он теперь жил у целебных источников, Ханари целыми днями пропадал в казармах, Шену, как обычно, изысканный и неторопливый, — занимался всем сразу, от украшения дома до интриг. Шену Лисенка и встретил.
— Все же примчался, — недовольно проговорил старший брат. — Для тебя не писаны просьбы и правила.
— Я подчиняюсь приказам командования — или моего отца, — сухо отозвался Тами.