Песня для разбитого сердца
Шрифт:
И всё же в последний момент её стойкость дала трещину. Прошло несколько часов, и девушка, сцепив, наконец, пальцы вместе и прижав их к губам, начала молиться.
— Я знаю… правда, знаю, что была не самой послушной, часто пропускала службы и не соблюдала Заветы… Но всё, что происходило в моей жизни до этого дня, особенно то, что я считала пустяками, и оттого не обращалась к Тебе — всё это уже прошло и стало неважным…
И пусть от резких запахов ладана и свечного воска ей сделалось дурно, даже заболела голова, Кейли продолжала стоять на коленях, мысленно сходя с ума от тревоги и неведения.
—
Кто-то из прихожан позади неё тоже закончил своё тихое откровение, поднялся на ноги и, прошелестев мимо, между скамейками, ушёл. Кейли всхлипнула, где-то в груди ощутив болезненный укол — раз, и сразу же отпустило. Но слёзы было уже не остановить. Девушка уткнулась в сцепленные пальцы и зашептала:
— Ты — моя последняя надежда. Если его отнимут у меня, я этого не выдержу. Все вокруг утешают меня, твердят быть стойкой и верить, что мои страдания не выше того, что я смогу вынести. В это Ты хочешь, чтобы я поверила? Что после счастья, которое он мне подарил, после той любви, которую я пронесла с собой сквозь года, наше расставание заслужено?
Перед тем, как продолжить, Кейли пришлось пропустить это гаденькое горькое ощущение через себя — внутренности у неё словно огнём горели, а в горле застрял тугой ком. На мгновение она представила лицо Александра — как он улыбался, как сияли его глаза, когда он смотрел на неё с лукавым прищуром — и уже ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось вцепиться в эти перила и закричать. Чего, конечно, не случилось
— Лучше бы Ты забрал мою душу. Это был бы честный обмен, разве нет? Или моя душа уже принадлежит ему… поэтому так больно? Умоляю, спаси его… Потому что если не спасёшь, я сама погибну, ведь больше во мне ничего не останется. Ни боли, ни ненависти… ни любви… ни веры не будет.
Услышь её кто посторонний, непременно осудил бы. Но в тот самый момент откровения она не хотела быть леди, не хотела быть христианкой. Даже не хотела быть достаточно сильной. Она устала и отчаялась, а весь мир вокруг словно нарочно замолчал, отвергая её. И как же тогда Бог мог исполнить её просьбу?
Кейли зарыдала, уткнувшись в ладони, и лишь тогда Оливия поспешила к ней, чтобы помочь подняться и успокоить. Она отвела Кейли во внутренний дворик, на воздух, усадила на скамейку и обняла, позволив несчастной приклонить голову к её плечу. Совсем как в тот день, в детстве, когда умер старый пёс Брут…
Ближе к обеденному времени прибыли виконт Саутфолк и Эдмонд Стокер. Они отыскали её здесь же, в церковном дворике, и, ещё завидев отца издалека, Кейли поняла по его угрюмому выражению лица — ничего хорошего он ей не расскажет. Однако он был бодр и даже воодушевлён, когда сообщал дочери о решении суда присяжных.
— Сэр Уилльям Гарроу оказался весьма и весьма красноречив, когда описывал место преступления… Он был суров, когда припоминал капитану ту сцену, однако принял во внимание признание твоего мужа и его заслуги перед королевством… — Виконт вздохнул и едва ли взглянул на дочь, прекрасно зная её состояние. — Решение присяжные вынесли всего через пятнадцать минут после того, как удалились из зала. Беспрецедентный случай! Думаю, Его Светлость во многом повлиял на это. Нам нужно быть бесконечно ему признательными.
Кейли поняла, что речь шла о герцоге Веллингтоне, и неохотно согласилась. Утерев платком лицо виконт Саутфолк, наконец, произнёс:
— Судья Гарроу решение поддержал. Твой муж будет выслан из королевства в течение трёх дней.
У Кейли сердце замерло. Что было сил, она схватилась рукой за край скамьи так, чтобы отец этого не видел, но ей просто нужно было за что-то взяться.
— Выслан… Куда же?
— А вот это, милая, нам знать не позволено. Один из приятелей герцога, тоже солиситор, столкнулся со мною сразу же после заседания. Я пытался выяснить, куда отправят капитана, но мне дали ясно понять, что родственникам эта информация недоступна…
— А я… я могу поговорить с Его Светлостью?
Мужчина поджал губы, покачав головой. А Кейли снова хотелось разрыдаться.
— Увы, герцог отбыл в Плимут. Там у него полно дел. Он обещался написать по прибытию, но не думаю, что это нам поможет. По крайней мере, твой муж будет жить! Это большой успех, дорогая! Да и сэр Джон намекнул, что место ссылки далеко, однако многое может измениться уже через несколько лет.
— Несколько лет? — Кейли ахнула и взглянула на отца так, словно ощутила невидимую пощёчину. Ей снова стало дурно.
Стокер же, с понурым видом стоявший в паре шагов от них, по знаку виконта сообщил, что всё имущество, принадлежащее лорду Эшбёрну, конфисковано. Всё, кроме Фаунтинс, и у Кейли остаётся право распоряжаться им, как угодно.
Они ещё немного поговорили о финансовом положении и моральном состоянии Джорджа Эшбёрна — тому, мол, предписано уехать в Гэмпшир и оставаться там. Сам же молодой человек выглядел в зале суда неважно. Бледный и осунувшийся, он еле ворочал языком, давая показания. Зато ему дали попрощаться с братом. Что же до капитана Стоуна — держался он хорошо, несмотря на явный недосып и усталость, он не опускал головы и вёл себя достойно…
Давно прошло время обеда. Воздух был бодряще-свеж, но ветра совсем не было.
Приунывшая Оливия, переминаясь с ноги на ногу, начала уже было торопить всех домой, поскольку виконтессе явно требовался отдых. Кейли, не сказав ни слова, поднялась и, набросив на плечи шаль, пошла в одиночестве по тропинке прочь от церкви. Она шла несколько минут, никуда не всматриваясь, ни на что не обращая внимания.
Мысленно она была не здесь. Она находилась в таком месте, в котором никогда бы себя не представила. Александр Стоун — её драгоценность, её страсть, её всё — будет жить, и это замечательно… Почему же тогда она до сих пор ощущает себя побеждённой? Ни искры радости, ни даже отголоска чего-то светлого. Ей всё ещё хотелось умереть. На мгновение ей подумалось: куда же делась та беззаботная юная непоседа, дочка виконта, обожающая бегать босиком по траве и запускать воздушного змея?