Песня моей души
Шрифт:
С обидой выдыхаю:
– Да я лучше в омут головой, чем к такому счастью! – и сплёвываю ей под ноги.
Она отскочила от меня, как от змеи, умчалась в дом. Первая и последняя моя подруга. Наверняка, кольцо – её рук дело. Надо уйти, пока не пришли слуги с палками, не набросились на меня. Вот только сил подняться нет.
С трудом села незадолго до возвращения Немиры. Служанка бросила в грязь возле меня шерстяную шаль, гребень и узелок – то, что я скопила за время трудов в этом проклятом месте – и плюнула мне в лицо. Затем обругала меня, как иные пьянчуги из самых бедных улиц редко дерзнут сказать – и ушла с гордо поднятой головой. Я стёрла плевок, обняла колени и заплакала. Очень хотелось оказаться подальше от этого места, но сил не было, а ушибы очень сильно болели…
Неожиданно пошёл дождь, смыл с моего лица слёзы. Вдохнув влажный свежий воздух, почувствовала облегчение. Как-то сумела собрать свои сокровища и похромала прочь от этого места.
Дождь всё лил и лил... Люди попрятались, так что никто не попался мне по пути, не покусился на мои вещи, не попробовал сорвать на мне злость. Добралась до фонтана, помыла в его чаше шаль, гребень, орехи, купленные накануне злосчастного дня и толстую шерстяную безрукавку, полотенце, подаренные мне бывшей поломойкой, пока та ещё была в сознании. Сидела на бортике фонтана, ела вымытые орехи, куталась в длинную безрукавку и шаль. Вся моя одежда была мокрая, но благодаря дополнительным слоям моя фигура не так явственно выступала под прилипшим платьем. А воздух был чист и почему-то, вдыхая его, я чувствовала себя свободной и самую каплю счастливой. Казалось, смогу подняться в небо и улететь далеко-далеко…
Нет, пожалуй, одна хорошая вещь во всём этом была: я смогла увидеть во сне Ромку, моего названного брата и единственного защитника. Снова увидела тот день, когда он врал, что капли крови на его рубашке – это сок раздавленных ягод рябины. А я, глупая, тогда ему верила.
Ромка… милый мой, добрый, ворчливый Ромка!
Он сгорел при пожаре, которого случайно смогла избежать я. Тот пожар мне сначала часто снился, вместе с его напуганным лицом, вместе с его вскриками. А потом – всё реже и реже. Я ненавидела те кошмары, но только благодаря им могла хоть ненадолго вновь встретить его.
Дождь всё лил, лил… Пожалуй, надо убираться подальше от этого проклятого дома. Ну, не срослось с работой, так не срослось.
Только сил у меня хватило лишь дойти до следующей улицы, до старого дуба. Под его ветвями провела ночь. И, только лишь села в объятия корней, как откуда-то пёс вышел, большой и лохматый, мокрый, сорвавшийся с цепи. Деловито осмотрелся, меня приметил - и ко мне уверенно потопал. Оторвался, значит, сильный. А я слаба. Но сил, чтобы бежать от него или пугаться, не осталось. А он... просто подошёл, сел прямо рядом со мной, головой мне в колени уткнулся. Чужой вроде пёс. Но добрый. Тёплый. Посидели рядом, я его погладила. Потом меня сон сморил. Чувствовала, как рядом мохнатое и мокрое завозилось, легло спиной к моему животу. Так и проспали, согревая друг друга.
И когда проснулась, улицы были уже дочиста вымыты дождём: дождь трудился до рассвета, без перерыва, очищая улицы от злых людей и мусора. Мне почему-то вспомнились старинные легенды о том, что мир наш как-то чувствует и думает, что ему не безразлична наша участь. Глупости, конечно, но этот дождь пошёл так кстати… Мириона, если ты это сделала из заботы обо мне, спасибо тебе! И пёс этот, сбежавший на волю из заточения, тоже меня выручил.
Мы ещё посидели рядом с моим нежданным ночным спутником. Я его погладила. Он томно жмурился, хвостом вилял, держа свою лохматую, подсохшую уже, но всклокоченную морду на моих коленях. Тёплый... А потом поднялся и, махнув мне на прощание хвостом, по своим делам потопал.
– Спасибо, друг, что помог пережить эту ночь!
– тихо сказала я ему вслед.
Зверь обернулся, будто услышал и понял, взглянул на меня серьёзно. Хвостом махнул на прощание. И спокойно, уверенно ушёл.
Чуть погодя, дошла до лавки, торгующей всякими вышитыми вещичками. И с грустью, чувствуя себя страшно виноватой перед девушкой, ушедшей за Грань, продала её подарок, полотенце, которое бедняга украсила дивным узором. Для графа она так старалась, в которого безответно была влюблена, но он даже не прикоснулся к подарку.
Половину денег потратила на еду. Перекусила. Завернула покупки в шаль. Взяла узелок под мышку, поправила безрукавку – и покинула ненавистный город.
Солнце светило ярко, быстро высушило мою одежду, пока я поджидала недалеко у ворот приличных попутчиков. Спустя час или два из города вышла лошадь с загруженной телегой, а вокруг неё переезжающая семья: муж с мечом у пояса, жена с кочергой в руках и четыре дочери. Самые мелкие девчонки, двойня, ехали на телеге. Старшие были вооружены веником и кухонным ножом.
– Куда направляетесь? – спросила я.
– В Средний, - объяснила женщина, с подозрением меня оглядывая.
– Значит, нам по пути, - радостно вздыхаю.
Мужчина было заворчал, но жена его заткнула:
– Если что, я ей скалку дам. Вдруг девица нам пригодится?
Горожанин почесал затылок, затем разрешил мне идти с ними. Я двинулась шагов за пятнадцать от них. Вскоре дорога юркнула в лес. А там травы, деревья и птицы справляли середину весны. Вдыхала аромат цветов, который заботливо приносил мне ветер, слушала щебетанье из крон. И не смотря на боль в ноге, на хромоту, на усталость вдруг почувствовала некое странное ощущение, чем-то схожее со счастьем. Слушала брань супругов, дребезжание вещей в телеге, сказку, которую старшая девочка рассказывала младшим…
Спустя часок или более я опять припомнила Ромку, его песню, врезавшуюся мне в память. И, не удержавшись, запела:
Даже если весь мир против нас,
Если солнца свет вдруг погас,
Расцветают надежды цветы.
В них живут золотые мечты.
Девчонка примолкла, малышня было надулась и хотела разреветься. Я улыбнулась им – и они передумали обижаться.
Нет цены в жизни тем мечтам,
Ведь ни золото и не меч там.
Там живут добро и любовь,
Там не проливается кровь.
Супруги перестали браниться, прислушались. Обрадовавшись их вниманию, я ещё более старательно продолжила:
Только если найдётся дурак,
Что мечтает да и живёт так,