Песня моей души
Шрифт:
Поднялась, утёрла слёзы.
«Что за лес окружает меня, Мириона?»
Она назвала.
«Я не слышала о таком. В какой части Светополья он находится?»
Чуть помолчав, Мириона уточнила:
«Ты сейчас в Новодалье»
«Я… в Новодалье?! У этих?…»
«Там бы тебя искали. К тому же легче всего было переместить тебя сюда»
Кричать, что в Лысегорье, протянувшееся за Эльфийским лесом, или в Многоречье, укрытое за Лысегорьем, я отправилась бы с большей радостью, чем к врагам в Новодалье, я постыдилась. Хотя, думаю, она это всё заметила. Впрочем, сейчас надо думать, что делать с моей одеждой, ведь я одета как светополька…
«Неподалёку есть растение, соком которого здесь красят ткань» - Мириона не выразила ни малейшего недовольства, хотя, несомненно, знала о моём возмущении этим местом, куда она меня перенесла.
«Ещё бы ниток, вышивку на платье сменить»
«Там лишь пару веточек нужно срезать, я тебе камень покажу острый»
«Пару веточек? Но ведь у меня вышивка светопольская!»
«Между нами говоря, новодальская вышивка простонародья не сильно отличается от светопольской»
Я удивилась, но послушалась её советам. Идя, куда она указывала, нашла нужную траву. С грустью отрывала вязаную тесьму – подарок Романа, затем долго мяла веткой в треснувшей глиняной чашке толстые стебли и листья, доливала воду. Утром следующего дня наконец-то закончила необходимое дело. Моё серовато-белое льняное платье стало тёмно-зелёным. Тесьму пришлось закопать в землю. Скорее всего, я не вернусь и не заберу её. Ну что ж, всё равно придётся что-то терять. У меня отобрали моё единственное сокровище – сумку Кана, теперь расстаюсь с подарком брата. Но намного болезненнее по своей воле оказаться вдали от самого Кана.
В полдень следующего дня пришла к малым воротам новодальской столицы. На руках несла лесные ягоды, завёрнутые в широкие листья. За ягоды здесь надеялась получить немного медных монет.
Оказавшись около людей, ожидавших, когда откроют ворота, затянула:
– Ягоды, сочные и лесные, по три медяка!
– Что за ягоды? – заинтересовался низкий длиннобородый старик.
– Лесная малина и земляника.
– Малинку давай, - и он полез за деньгами.
– Не возмутитесь, что много беру?
– Ты-то много берёшь? Ты-то как раз мало берешь! – и старик протянул три медяка. Чуть поколебался и протянул ещё три, – И землянику.
Ему пришлось самому развернуть несколько свёртков, чтобы найти и малину, и землянику. Он не возражал, успел придирчиво изучить ягоды и как будто остался доволен. На стене зашевелились, зашептались. Вскоре ворота приоткрылись и в щель проскользнули два воина средних лет. К моему изумлению и возмущению собравшихся людей, они направились прямо ко мне. Без разрешенья заглянули в свёртки, выбрали себе по два с земляникой и по одному с малиной. Тот, который был коренастым, сразу исчез за тяжёлыми массивными створками, а второй, высокий, приостановился и проворчал:
– Чего стоишь? Заходи, пока не передумали.
– А мы? – возмутилась какая-то женщина с большими корзинами, накрытыми платками.
– Подождёте, пока ворота опять откроем. И готовьте монеты. Нынче у королевы затевается праздник, поэтому по два медяка с каждого.
– Это же грабёж! Раньше нас пускали и ничего не брали! – зашумели люди.
– Вчера у короля был тот закон, сегодня другой. А мы обязаны выполнять всё, чего нам приказали. Мы люди подневольные.
Быстро прохожу мимо людей, переругивающихся со стражником, и пролезаю в щель. Если считать в ягодах, с меня взяли больше, чем с тех людей, но требовать справедливости глупо, ведь вступиться за меня некому. То есть… не отрывать же мир от его важных дел по таким пустякам.
«Ничего, я не в обиде» - отозвалась Мириона.
Спросив дорогу, я направилась к столичному рынку. Большинство встречавшихся мне горожан были плохо одеты. Проходя мимо фонтана, увидела несколько дам и кавалеров. Их одежда была какой-то тусклой, бледной. Всего лишь двое, пожилой мужчина и дама рядом с ним, посверкивали драгоценными камнями, оправленными в золото и серебро, и на шеях, и на одеждах, и на предплечьях и на пальцах. Неужели это Новодалье, известное своим богатством и пышностью? Или слухи лживы, или долгая вражда лишила новодальцев былого блеска? Или то собрались не самые важные представители местной знати? Впрочем, какое мне дело?
На маленьком рынке было людно и шумно. На меня вначале косились с подозрением, потом начали подходить, разглядывать ягоды. Почти все подошедшие покупали. Вскоре кто-то пожаловался мне на «мужика, за пригоршню пятнадцать медных берущего» и на «бедную жизнь горожан, которым ягод поесть хочется». Я изумилась, услышав об этом наглеце, а женщина, на него жалующаяся, начала говорить заодно и про свою трудную жизнь, и про старых немощных родителей, и про малых детей, и про ленивого мужа. Говорила долго, уныло. Горожане косились на нас и проходили мимо.
– Поговорила с тобой чуток, и полегчало мне, - вздохнула женщина. – А у тебя самой кто-нибудь есть?
– Никого.
– Горе из-за этой вражды.
– Верно. Не будь вражды, многих бед бы не было.
Новодалька улыбнулась мне грустно – и мне от этой её улыбки самой стало тоскливо – и сказала:
– Мне трудно представить другую жизнь.
Да, люди уже и не думали, что могло бы быть, если бы прекратилась вражда…
– Семьи оставались бы целыми, наши дети бы играли друг с другом и…
Женщина слушала внимательно и пару раз даже мечтательно улыбнулась. Кто-то из идущих мимо горожан приостанавливался и оставался послушать. Кто-то язвительно или недоверчиво усмехался. Затем все, кто слушали меня, разошлись. Начали расходиться покупатели, торговцы. Пока медлила, не решаясь спросить, до какого часа разрешено торговать, на рынке появились худенькая девочка в дорогом тёмном платье с узким подолом, расширяющимся от колен к ступням, и широкоплечий воин в кольчуге, с мечом в светлых ножнах.
Что-то в лице девочки привлекало внимание. На первый взгляд оно казалось спокойным, но на второй, более внимательный, каким-то трагично безучастным. К тому же кожа её была подозрительно бледной, как будто она много времени сидела дома, избегая встречи с солнечными лучами. Или была нездорова. А в глазах почти растаяла жизнь. Что же случилось с ней? О, как бы я хотела зажечь в ней тёплый, ликующий огонёк, который должен светить в детских глазах! Впрочем, ребёнок ли она? Дети должны верить в сказки и победу добра над злом, должны смеяться и играть, бегать, зажигать в усталых сердцах взрослых желание делать добро. Но дети Враждующих стран очень редко бывали такими: они слишком быстро вырастали, слишком рано начинали ненавидеть, желая отомстить. Стоило ли отдавать драгоценные годы детства на такие грустные мечты? И могли ли они стать другими в странах, где затянулась вражда?