Песня песка
Шрифт:
Ана подумала, что, стоит ей уехать с Самкары, и невыносимое чувство губительного разлада, поразившего город с самого утра – как в мелодии, которую проигрывают задом наперёд, – тут же исчезнет. Весь этот день, наполовину сошедший с ума, станет точно таким же, как и сотни других дней до него.
Металлический голос за спиной неожиданной внятно произнес:
– Движение поездов восстановлено, – и затем снова: – Интервал поезда в движении. Важен только переход в ожидание. Важно только сохранение тишины.
Вдалеке засверкал на солнце ещё один состав.
Ана одной из
Двери после упредительного гудка закрылись. Голос из вещателя, изрыгающий бессмыслицу, остался там, на заполненном перроне. Солнце уже не пекло голову. Никто не толкал. Ана могла отдохнуть.
Скоростной состав летел прочь от Самкары. Кто-то приоткрыл окно в лобовой части вагона, и в образовавшийся проём хлестал ветер. Разговоры людей сливались в неразборчивое усыпляющее бормотание, звучала негромкая электрическая музыка с примесью помех.
От Самкары Ана доехала до Келивана, а там пересела на другую линию, где уже не было давки. Новый поезд, только стоячее место – Ана держалась за высокий поручень, до которого едва доставала рукой – и быстрое, под ритмичную, похожую на марш музыку путешествие до Хоры через весь деловой район. Потом Ана перешла на центральный бадван, и там ей снова пришлось пропускать поезда.
Она сильно опоздала, однако больше всего боялась не того, что дети ушли с урока, или что ей сделают выговор за поздний приход. Она боялась, что кто-нибудь из знакомых – Ила или Сад – заговорит с ней, но она услышит лишь пугающую бессмыслицу, навсегда утратив способность понимать человеческую речь.
Коридоры видая-лая пустовали, как во время воздушной тревоги. Дверь класса, где по расписанию проходило занятие, была приоткрыта, но внутри тоже никого не оказалось.
Ана растерянно остановилась перед партами. Стулья отодвинуты – один даже опрокинулся, задрав кривые ножки. На полу – клочки исписанной бумаги.
Она неторопливо прошлась по комнате и села за учительский стол. Через несколько минут прозвучит быстрая мелодия из трёх нот, извещающая о конце урока. Ана вспомнила, что забыла взять в учительской журнал, вскочила, подбежала к двери, но остановилась. Дети же всё равно ушли, не дождавшись. Вряд ли ей потребуется журнал, чтобы обучать пустой класс ихатра-видая.
И тут она поняла, что до сих пор не сняла дыхательную маску.
Полёт Вимауны
Когда-то давно, за много лет до встречи с Нивом, Ана ходила смотреть на запуск Вимауны. Врачи тогда давали ей не больше года жизни, и она страдала от приступов по вечерам.
Самый большой патман в городе стоял на южной окраине – там, где обрывался недостроенный бадван, и простирался выжженный солнцем пустырь, одинаково безжизненный в любое время года. Именно в этом патмане и решили построить шахту для Вимауны, первого в истории космического корабля.
О таком торжественном событии – великом шаге в освоении пустоты – неоднократно сообщали по радио, не уточняя, однако, точное время запуска. Все другие полёты в тот день отменили, на территорию патмана никого не пускали, но целые толпы зевак всё равно с самого утра слонялись у высоковольтных заграждений.
Ана не пошла к врачу, хотя мучилась от удушья.
В тот день было на редкость пасмурно. Грозовые тучи, висевшие над раскалённым городом всю неделю, нарушали, как хотелось думать, законы природы. Бюро погоды неуверенно предупреждало о нечистом дожде, мизрака-ваари, и рекомендовало горожанам оставаться дома.
Но Ана не боялась дождя.
Впрочем, и других не останавливали предсказания. Этот день был слишком важен, чтобы потерять всё из-за такой мелочи, как мизрака-ваари. Ана верила, что если не увидит взлёт Вимауны, то не доживёт до следующего рассвета. Ей не помогут ни осмотр у врача, ни выписанные лекарства. Вечерний приступ удушья станет для неё последним – весь обещанный год жизни промелькнёт за одно мгновение, закончится в тот самый миг, когда Вимауна оторвётся от земли.
Она и сама не понимала, почему её так волнует этот полёт. Она забыла о нём на долгие годы, и лишь случайная волна, пойманная, когда она настраивала вечером приёмник, напомнила о корабле, о котором она мечтала ещё в детстве, когда представляла его огромным, как самые высокие абитинские башни, способным весь город залить кипящим огнём из дюз. Но потом работы над Вимауной приостановили, и история о первом космическом корабле как-то позабылась, стёрлась в её памяти. Ане даже казалось, что она выдумала Вимауну от одиночества.
В детстве Ана воображала, что Вимауна – это гигантский межзвёздный ковчег, который строят для того, чтобы жители Дёзы улетели сквозь бесконечную ночь вселенной в другие миры. В миры, где после дождей не умирает земля, а воздух такой чистый, что даже она сможет дышать без маски. В миры, где днём, ещё до захода солнца, часто бывает холодно, и небо – всегда синее, а не жёлтое или белое, как соль. В миры, где нет песка, а вместо пустыни – обширные, до самого горизонта, поля, такого же невозможного цвета, как и небо.
Приёмник постоянно хрипел, сбиваясь с нужной волны, обрывая помехами тусклые голоса ведущих – как будто другая передача грубо вторгалась в эфир, – и Ана часто не слышала и половины из того, что рассказывали о Вимауне. Незавершённые фразы, чьи-то звучные имена, странные цифры, предназначение которых стирал похожий на ветер шум, лишали её сна, и она додумывала сама, вставляла пропущенные слова, завершала предложения, представляла таинственные места, искажённые названия которых пробивались сквозь помехи эфира.
Она была уверена, что когда вырастет – если вырастет, – то обязательно полетит в другие миры на этом корабле. В другие миры – насквозь синие, как безмятежный сон. Когда ей кто-то сказал, что только люди без… (Ана не разобрала слово) могут летать на вахатах, она всё равно была уверена. Никто не мог её разубедить. Ведь об этом говорили по радио.
Только потом Ана узнала, что Вимауна – это беспилотный корабль, управляемый сложной санганакой, вычислительной машиной. Он пролетит через солнечную систему и сгорит в огне ближайшей звезды.