Песочная свирель. Избранные произведения мастеров Дзэн

Холин Юрий Евгеньевич

С. К.

ИЗНАЧАЛЬНОЕ ЛИЦО

Это – нечто, случающееся спонтанно,

когда вы не делаете ничего, когда вы в

состоянии полного неделания.

Бхагаван Шри Раджниш

Мне всегда хотелось написать нечто большое, монументальное и удивительное – наподобие «Войны и мира» или «Саги о Форсайтах». Но как только находило вдохновение и идея, тут же обнаруживалось отсутствие под рукой должного количества нормальной бумаги или пишущих ручек, или срочность бежать куда-то.

Однажды, взяв отпуск, я запасся бумагой, заготовил дюжину ручек расписанных и нетекущих и стал ждать вдохновения. Вдохновение не приходило, и на четвертый день я решил

пойти на пляж, так как на дворе стоял июнь, и погода не оставляла желать лучшего. Набрав еды и питья, «летящей походкой я вышел из»… дома (хотел сказать «из мая», – как певал Ю. Антонов) и через полчаса троллейбусной духоты уже подходил к берегу реки. И вот в этот самый момент оно нечаянно нагрянуло, «когда его совсем не ждешь», – как пел о любви незабвенный Л. Утесов. Это было Ее Величество Вдохновение. Шикарнейший сюжет с ярко выделенной основной линией, глубочайшие по философскому содержанию мысли, остроумные мондо и диалоги – все это, как вспышка, возникло в моей голове. Не долго рассуждая, я бросился к запасам бумаги и ручкам, но увы: ворвавшись в квартиру, изрядно напугав домочадцев, понял, что от ярких образов, глубоких мыслей и прочего осталось лишь одно настроение, а сюжет можно было только скучно пересказывать, как делают некоторые, утомительно пытаясь пересказать понравившийся им фильм.

Еще раз нечто подобное случилось со мною на пути то ли в магазин, то ли на базар. Я шел мимо какой-то стройки, огороженной снарядонепробиваемыми бетонными заборами, которые способны вам напомнить о чем угодно, только не о стройплощадке, когда Это началось. Помню: вдруг ясно возникла идея описания жизни японского дзэнского монастыря, типа Эйхеджи, и великолепные диалоги между уже просветленным, но еще не укрепившимся в этом состоянии учеником и его наставником. Машинально схватив половинку кирпича, я начал упорно царапать ею по белому бугристому бетону забора эти великолепные, наполненные тонким философским юмором, легкие и чистые, как сверкающие снежинки на солнце, диалоги. Но как можно было качественно изобразить на неровной поверхности кирпичом столь тонкие вещи, да еще в словах! Рука с кирпичом просто не поспевала за мыслью. Много раз пальцы срывались, роняли кирпич и больно, до крови, бились о забор. Под рукой, как на зло, не было маленьких обломков, а все половинки или целые, но дефектные кирпичи, а искать что-то другое не было времени. Забор кончился, но мыслей и кирпичей оставалось еще много. В тот момент мне необходимо было срочно бежать домой продезинфицировать раненные пальцы, взять тетрадь и ручку и срочно все списать с забора длиною почти в квартал. Но тут природа сыграла злую шутку: стоило мне добежать до дома, как пошел дождь, да, «просто летний дождь прошел – нормальный летний дождь», – как пел юный Н. Михалков в незабываемой киноленте «Я шагаю по Москве».

Влекомый каким-то примитивным инстинктом, я все же вернулся к стройке, открыл зонтик, взял его зубами за ручку и, спасаясь таким образом от дождя, попытался списать сцены из монастырской жизни. Все было против рождения литературного шедевра. Даже противотанковый забор наклонился почему-то внутрь, и вода, смешиваясь с кирпичной пылью, красивыми потеками расходилась по нему.

Мне оставалось только стоять и смотреть на то, как безликий, длинный, серый урод превращался в оранжевого в разводах дракона. Это поистине казалось чудом, то, что происходило на моих глазах, и я продолжал стоять под дождем, опустив зонтик, и, завороженный, наблюдал за великим превращением.

Все было смыто, но забор, высохнув, стал необычайно колоритным. Многие прохожие, конечно, с чувством прекрасного в душе, даже останавливались и удивленно разглядывали причудливые оранжевые узоры, выполненные в форме письма на заборе почти в квартал длиною. И многие, наверняка, подсознательно улавливали в его оранжевых разводах чье-либо Изначальное Лицо, и, возможно, даже свое, но, не воспринимая этого сознательно, шли дальше, лишь улыбаясь новому незнакомому чувству.

Ю. Х.

ЛИСТАЕТ СТРАННИК

листает странникстраницы «OMNI».Как это странно:себя не помнить,как это важно —быть частью века,листом бумажнымв порыве ветра,окном на капле,скользящей в сени,как Чарли Чаплинили Есенин,быть меньше эгои больше тела,как память эха,что пролетела. Как это много,когда нас нету.В ладонях богавлечет всех к свету,по миру носити нижет в бусы.А мне бы в осеньбосым в Тарусы!

С. К.

ПОЖАЛУЙСТА, ЗОВИ МЕНЯ МОИМИ ВСЕМИ ИМЕНАМИ

Малому знанию не достичь большого знания;

удел петуха – кухонный котел, разве не так?

Мин – Цзяо

Не говори, что завтра мне будто суждено уйти —сегодня я все время возвращаюсь.Взгляни-ка лучше – каждый миг я возвращаюсь:то почкой на весенней ветке,а то птенцом, что слабенькие крылышки имеет,и учится петь птицею в моем гнезде,то гусеницею на цветке,то бриллиантом, спрятавшимся в камне.Я возвращаюсь в смехе и в рыданье,от страха или же надежды.Биенье сердца моего – рождение и смертьвсего того, что живо. Я – та веснянка в метаморфозе,что у поверхности реки.И птица, что сорвалась камнем ипроглотила ту веснянку.Я – тот счастливый лягушонок,плывущий в чистоте пруда.И та змея, которая неслышнокрадется, чтобы съесть его.Я – те сплошные кожа-кости ребенкаиз страны Уганды,с ногами тонкими как веточки бамбука.И я же – продавец оружия,который смерть шлет в ту страну Уганду. Я беженкой двенадцати годов от родуиз лодки маленькойбросаюсь в океан, чтоб утонуть,не пережив пирата надругательств.И я же – тот пират, чье сердце до сих порне в состоянии ни видеть ни любить.Я – член политбюро,с огромной властию в руках.Но я и тот, кто должен отплатитьсвой «долг кровавый» моим же людям,тихонько мрущим в лагере от непосильного труда.От радости моей, такой же теплой как весна,по всей земле цветы цветут.