Песочное время - рассказы, повести, пьесы

Постнов Олег Георгиевич

Таким образом, кроме некоторой (едва ли лестной для него) известности, автор злосчастного сочинения не достиг ничего. Вряд ли можно считать серьезным результатом подтверждение и без того общепризнанной истины, что человеческая индивидуальность неповторима. Это понятно само собой. Ибо, сколько бы ни стремился человек к совершенству, случайного в нем всегда остается больше, чем вечного. Пока он жив, ему кажется, что бессмертие способно его спасти. Смерть, в свой черед, избавляет его и от этого заблуждения.

Юлии Скринской 1986

ПОХОЖДЕНИЕ ПРОТАСОВА

Тут весь театр осветился плошками, и зрители захлопали в знак удовольствия.

Карамзин I

В некоторых старых городах, особенно в двух наших столицах, еще и до наших дней сохранились - кроме больших и, так сказать, всеобщих концертных и театральных залов, вот уж полстолетья принадлежащих государству, сохранились, говорим мы, еще

другие залы, совсем крошечные, бывшие в прошлом веке домашними театрами, а в нынешнем попавшие неведомо в чьи руки, так что сложно бывает установить, кому же они принадлежат и кто устраивает те зрелища и концерты, которые и теперь в них от времени до времени представляются. Залы эти бывают размещены в старинных жилых домах, и если и надзирает за ними какая-либо организация, то, очевидно, очень тайная, потому что никто о ней не знает. А если такой организации нет, то, стало быть, попечительствует кто-нибудь один, на личных началах, и это тем более странно, потому что... ну, хоть, например, потому, что кто же это в наши дни может содержать собственный театральный зал? и устраивать в нем представления? и приглашать для того исполнителей и публику? Впрочем, публики в таких залах умещается очень немного, от двух десятков до пятидесяти человек, и это-то и придает всему происходящему особый оттенок, тон весьма задушевный и непосредственный, почти домашний, чего не может быть при большом стечении народу. Зритель не чувствует себя потерянным, растворенным в толпе, единение зала и сцены достигается легко и само собою - а это и есть главная цель подобных исполнений и стремление их устроителей - кем бы они, в конце концов, ни были.

Мокрым осенним вечером, наставшим вслед пасмурному мозглому дню, некий молодой человек неопределенной наружности, интересный лишь тем, что он - герой нашего повествования, плутал в глубине старого квартирного дома в поисках зала, ничем, ровным счетом, не отличавшегося от тех, о которых мы только что говорили. В руке он жал потертый пригласительный билет, отпечатанный на машинке. Билет этот дали ему час назад, и тогда же он впервые услышал о существовании таинственного зала и получил инструкции, как его найти. Впрочем, в билете значился адрес - название улицы, дом и даже вписанный карандашом номер квартиры. Однако уже и название улицы настораживало: молодому человеку никогда прежде не доводилось слышать такого названия; прохожие, к которым он обратился, едва выйдя из автобуса (нужную остановку ему сказали, давая инструкцию), удивленно подымали вначале брови, потом плечи, и молодой человек проблуждал с полчаса по незнакомым кварталам, прежде чем нашел эту улицу, оказавшуюся совсем маленьким, темным от обилия деревьев проулком. Номер первого же дома соответствовал указанному в билете. Дом был вполне внушительный, вселяющий уверенность, с несколькими парадными: по виду в нем вполне мог разместиться какой-нибудь спрятанный от посторонних глаз театр. Молодой человек попытался рассчитать, в которое из парадных следует зайти, чтобы сразу попасть к нужной квартире - и, конечно, ошибся. Квартира была, очевидно, в следующем подъезде. Меж тем, поднявшись к третьему этажу (на каждом из них оказалось разное число квартир, так что нельзя было сразу определить, какая будет последней), молодой человек обнаружил, что для того, чтобы перейти в соседний подъезд, совсем не обязательно спускаться вниз и выходить на улицу. Роскошный лестничный марш, раскрашенный по краям так, чтобы средняя часть имела вид ковровой дорожки, вывел его вместо очередной лестничной клетки в коридор, соединявший собою два ближних подъезда. Молодой человек свернул в этот коридор и вскоре стоял уже на другой лестнице, совершенно такой же, как и первая.

тут его ждало новое осложнение: в этом втором подъезде, в отличие от предыдущего, на дверях не значились номера квартир. Молодой человек растерялся. Будь это обыкновенный дом, он позвонил бы в первую попавшуюся дверь и выяснил, как найти нужный ему номер. Но в том-то и дело, что в обыкновенном доме все квартиры аккуратно размечены и там не может случиться подобной трудности; а здесь молодой человек чувствовал себя неловко, обитатели дома рисовались в его воображении столь значительными и недоступными простым заботам людьми, что у него духу не хватало просить кого-нибудь из них о помощи. Несколько времени он стоял на месте, раздумывая, что бы предпринять; потом решил, что нужно все же выйти на улицу и обследовать все подъезды по очереди и, может быть, попросту отсчитать нужную квартиру. Он стал спускаться вниз, миновал два пролета ковровой лестницы и хотел уже завернуть на третий, когда внезапно случайный взгляд избавил его от хлопот: во втором этаже на двери багрово блестела медная полированная табличка с выбитым на ней номером - тем самым, что

стоял и в пригласительном билете.

Обрадованный молодой человек на миг забыл о своих сомнениях, поспешно приблизился к двери, отыскал кнопку звонка и надавил. Раздался щелчок и короткий треск, словно просыпалась дробь, и дверь тотчас же распахнулась. Молодой человек увидел просторную прихожую, размерами отвечавшую роскоши подъезда, но захламленную сверх всякой меры. Все нутро ее дышало едкой смесью кухонных ароматов и запахов от недавнего кипячения белья, что свидетельствовало об усердии хозяйки, не рассчитанном, впрочем, на гостей. Сама хозяйка, женщина встрепанная и странно бесцветная, в линялом халате и таком же, поверх его, фартуке, стояла тут же на пороге, и вопрос ее:

– Вам кого?
– прозвучал почти повествовательно; она, как видно, мало была озабочена появлением нежданного визитера.

Пока молодой человек собирался ответить, квартира внезапно ожила и наполнилась звуками самого незначительного и ежеминутного свойства: где-то пустили воду, в отдалении комнат запищал ребенок, кто-то стал его уговаривать, попеременно шепча и напевая, откуда-то, должно быть, с кухни, приплыли обрывки музыки с крупицами радиопомех, и, наконец, сумрачный мужской голос из кабинета неуютно спросил:

– Маш, кто там?

Грозно стукнули шлепанцы, но в прихожую никто не вышел.

Невольно прислушиваясь ко всем этим звукам, молодой человек почувствовал и в себе ту же несобранность и суету, позабыл об извинениях, перед тем заготовленных, и промямлил только: "Вот... тут, видите..." повертев перед женщиной своим билетом.

Ничего не поняв, но спеша уяснить, в чем дело, женщина обтерла руки о фартук, взяла билет, недоумевая прочла под заглавием концерта собственный адрес - и тут только сообразила, что требуется. С той же занятой поспешностью кивнув головой, она вернула билет молодому человеку, отступила на шаг от двери и, совершив некое подобие пригласительного жеста, произнесла:

– Входите. ... Да это тут... Это не к нам!
– закричала она сейчас же, обернувшись, должно быть, к кабинету, отчего, однако же, молодой человек вздрогнул, не сразу сообразив, кого она имеет в виду.
– Не знают, наверное, - прибавила она уже тише, - наш адрес написали... Вообще-то там и с улицы ход есть.
– Но видя, что посетитель в нерешительности замялся, повторила еще: - Входите, входите. Сейчас я вам отопру...

Споткнувшись от смущения о порог, молодой человек вступил в прихожую и теперь разглядел всю ее, все закоулки и углы, а также часть гостиной, в которую была приоткрыта дверь. По углам прихожей стояли: холодильник ЗИЛ (при появлении молодого человека он вдруг страшно вздрогнул, качнулся и затарахтел), сундуки, вешалка-одноножка со старой одеждой, велосипед без колес, трюмо с облезлым зеркалом, какие-то тюки, коробки, а у самого потолка подвешенные вверх носами лыжи. Все это тонуло в грязной полутьме и жалось к стенам, образуя посредине узкий проход из комнаты в комнату, устланный половиками. Зато гостиная блестела светом, и сквозь проем двери молодой человек разглядел дорогие обои, богатую чеканку старинной работы, старинное же пианино с подсвечниками, уставленное сотней фарфоровых безделушек, и рядом исполинское кресло, спинка которого поднималась чуть не до половины стены и завершалась увитым точеными розами пьедесталом, на котором сидел нагой амур с поникшей головой. Впрочем, тут же перед креслом размещалась унылая гладильная доска, обтянутая рыжей тряпкой, на краю ее ворохом лежали стираные пеленки, а рядом тлел огонек включенного утюга.

Противоестественное это смешение роскоши и откровенностей быта не произвело особого воздействия на молодого человека. И хотя квартиры такого сорта приходилось видеть ему не часто, все же он имел о них весьма основательное представление, вроде того, как всякий способен составить себе понятие, например, об извозчиках, каретах и экипажах, за всю жизнь при этом не видев их иначе, как на рисунках или в музее. Квартиры этого рода есть, в сущности, неотъемлемая часть старинных наших городов. Все сословия прежнего нашего общества приняли участие в их создании и, прежде чем исчезнуть, смешавшись друг с другом, породили это совершенное воплощение городского духа - столичную мещанскую квартиру во всем ее грубом своеобразии.

Но отнюдь не это обстоятельство занимало сейчас ум молодого человека. Типичность представшей его взгляду картины была ему безразлична. Гораздо больше волновал его вопрос, куда теперь ему нужно идти и какое, вообще, отношение имеет эта квартира к разыскиваемому им залу. Он было уже собрался направиться в гостиную, но в этот самый момент женщина, успевшая тем временем закрыть и запереть входную дверь, дернула его за рукав и торопливо возвестила:

– Вам туда, - кивнув в противоположную от гостиной сторону.