Песок пирога
Шрифт:
Я все же сохранил интерес к аспектам христианского учения, и мне то и дело приходили на ум идеи найти точки пересечения ученых занятий гуманитарной направленности, с изучением вопросов теологического круга, но мои предложения, как я уже это упомянал, не встречали сочувствия у модераторов и членов ученого собрания, которое я посещал в те годы.
На меня смотрели с некоторым сожалением, как на человека, который своими руками отрезал себе пути к самообразованию и развитию, я же все больше чувствовал дискомфорт от царящей в организации атмосферы подозрительного интеллектуального единства, и эти стандарты общности людей светских, выдающихся и одаренных стали для меня вдруг узки. Позже я переехал в другой город, а потом поменял и страну, и мои контакты с этим кругом людей, причисляемых к интеллектуальной элите города, почти сразу оборвались, и лишь однажды мой знакомый приятель, живущий в том же доме, в котором размещалась организация, по моей просьбе посетил собрание моих прежних знакомых –
На исторический факультет я попал случайно. Меня больше к языкам тянуло, к иностранной литературе. Хотелось мне самому на иностранных языках читать, а еще лучше стать переводчиком. Но поскольку языкам я учился в провинции, то экзамены завалил, и пришлось мне на следующий год уже продумывать более серьезно стратегию своего поступления. В общем, так я на истфаке и оказался, без особой любви и интереса к истории, чисто из прагматических соображений. Утешало лишь то, что что история несмотря на крайнюю степень идеологизации преподавания в середине восьмидесятых, все-таки относилась к гуманитарным дисциплинам, и на факультете был принят дискуссионный характер подачи учебных материалов, что нарушало мотонный ритм преподавания схоластических дисциплин и вносило элементы свободомыслия в процесс познания материалистических основ исторических процессов.
Учеба давалась легко, дружным наш курс назвать было трудно, слишком разные люди на нем собрались. Девчонки не особенно интересные, парней мало, первое время девушки пытались устраивать вечера знакомств, но ребята быстро напивались и начинали дурака валять с непривычки к алкоголю. То вдруг примутся плясать с ботинком на голове, то отправятся на вокзал делать революцию, то вздумают разгромить киоск «Союзпечати», приветствуя размещение советских ядерных ракет в Восточной Европе. Девчонки расстраивались и делали ставки на следующий вечер знакомств, который так же заканчивался неудачей. Так прошла зима, наступила весна и пришло время первокурсников в историки посвящать. Церемония посвящения, включала в себя необходимость пройти через испытания, заключающиеся в том, чтобы протащить недавнего абитуриента по всем историческим эпохам от неолита, вплоть до торжества Советской власти. Наливали больше всего в период НЭПа, били и издевались сильнее всего в эпоху Средневековья, до Советской власти люди добирались в жалком состоянии, но все искупало торжество посвящения первокурсника в историки. В конце исполнялся студенческий гимн на латыни, студентам вручали свитки, свидетельствующие о том, что их приняли в братство историков, и в общем, после этого пьянка приобретала по настоящему ритуальный характер. Все пили на равных из одних канистр: и студент первокурсник, и убеленный сединами профессор.
Наше посвящение в студенты закончилось в отделении милиции. Проходя гурьбой мимо местной шпаны, собравшейся у входа в Дом Офицеров на танцы, у нас возникла минута взаимной неприязни, вылившаяся в драку прямо на улице, причем драку начал я, и виной тому был алкоголь и мое великое воодушевление фактом своей причастности к исторической науке, из чего я решил создать небольшую историю в память о событии. Если бы не девчонки, вряд ли бы мне удалось отбитьсь от толпы «бродовских», до глубины души оскорбленных столь возмутительным поведением студентов на своей территории. Парни разбежались, зная суровые нравы иркутских улиц, а девчонкам все-таки удалось отбить меня у шпаны и вызвать милицию. Всех, кто не разбежался свезли в участок, где я с трудом вспомнил имена своих одногрупников, потому что за весь прошедший учебный год мы так толком и не познакомились.
В том, что меня на четвертом курсе все-таки поперли из университета безусловно была своя логика. Удивительно, что меня так долго терпели, и не выгнали раньше, но тут уже надо отдать дань моей хитрости и способности к мимикрии. Мне вовсе не хотелось идти служить в солдаты, и хотя истфак меньше всего напоминал башню из слоновьей кости, о которой я грезил до поступления туда, но все же, здесь была военная кафедра,
Суть рассказанной истории не в том, чтобы вызвать к себе сочувствие, а в том, чтобы уяснить закономерность всякого факта своего бесславного изгнания из любого общества. И хотя отбыв наказание на стройках народного хозяйства, и отслужив в стройбате, я все же восстановился в университете на четвертный курс, но от клейма изгойства так и не избавился.
Примечательно, что меня с подельниками декан факультета исключил из «цеха» историков за нарушение профессиональной этики, и ради этого случая был придуман специальный ритуал, который был исполнен на праздник всех историков, проходящий каждой весной в память «отца истории» – Геродота Галикарнасского. Согласно логики декана, если в историки «принимают», то можно и исключить. В моей справке об окончании трех курсов университета декан указал в качестве причины исключения: «за аполитичную деятельность». Я горжусь этой справкой и поныне. Как высокопарно и смешно эта формулировка звучит сейчас. В двадцать один год я уже занимался «аполитической деятельностью! Я был чем-то вроде термита, подрывающего основы государства. И это государство в конце-концов приказало долго жить. На этом основании меня смело можно представлять к награде «За развал Советского Союза» или судить повторно.
Как бы высоко мы не летали, мы все-равно будем задевать провода. Глупо созидать на этом факте легенду, но биографы как раз и занимаются подобной ерундой, пытаясь внести краски в биографии героев, и как бы паршиво легенда не вязалась с фактом, она так и будет болтаться, как бирка из химчистки. Глупо искать какое-то специальное место, чтобы свободно мыслить. Но потребителям простых истин нужны модели совестливого поведения, и герой обязан в эти модели попадать, и хотя это определенный штамп, но иначе и невозможно задать стандарт, чтобы определить качество человека, достойного суда потомков.
Южное солнце приятно ложится на мой загорелый за лето торс. Я уютно устроился между яблочных деревьев, и солнце падает чуть сбоку – это заходящее солнце, и его косые лучи ложатся на густрые заросли папортника, создавая у меня ощущение, будто я нахожусь в тропическом лесу. Проведя свою юность на Сахалине, я никогда не рассматривал папоротник в качестве садового растения. Обычно мы собирали его ростки ранней весной и заготавливали их в пищу, служившей отличной закуской, по вкусу напоминавшей грибы.
Половина шестого – самое время заварить себе чай и насладиться закатом.
Я обнаглел за это лето и почувствовал себя настоящим писателем. Еще бы, ведь я пишу каждый день по несколько часов подряд, стремясь наверстать потерянное время.
Если бы я бы мог вернуть себе юность, я бы наверное купил себе спортивную машину. Я бы отпустил волосы, жил на берегах Эгейского моря и гонял бы на своей тачке, подсаживая черноволосых длинноногих красавиц. Женщины – это моя слабость, но я никогда не позволял себе ее проявлять. Я всегда делал вид, что красивые женщины мне безразличны. Я думал, что мне не хватит денег, чтобы за ними ухаживать. Конечно, мне бы не хватило тех денег, что я имел. Как правило, если рвались мои босоножки, то домой с юга я возвращался чуть ли не босиком. Однажды в Крыму, после неудачной игры в пляжный футбол, прикончившей мою единственную пару обуви, я по дешевке на последние деньги купил босоножки, которые были мне на два размера велики. Накануне я познакомился с очень красивой девочкой, но в таких босоножках у меня не было ни единого шанса продолжить знакомство, поэтому я сразу сказал какую-то глупость, и свидание закончилось прежде чем девушка обратила внимание на мою обувь. В неудачах есть определенная приятная сердцу меланхолия, оценить которую способен только по настоящему тонко чувствующий человек. Постепенно я освоился с этой ролью и принимал свои неудачи как должное.
Солнце склоняется к закату и светит уже мне прямо в глаза. Я сижу в расслабленной позе и наблюдаю за папортниками. Может быть в следующем году я попробую их нарисовать – они очень красивы. Я уже хочу планировать свое будущее. Я хочу провести еще одно такое праздное лето, наполненное тихим и мирным творчеством. Мне так мало нужно от жизни, и в то же время так много. Я бы хотел, чтобы мое счастье стало мне подвластно. Но разве могут быть мне подвластны эти заросли папоротника, сквозь которые пробивается солнечный свет? Я нахожусь в очень удобном для наблюдения месте. Я в центре мира. Для этого мне не нужно пересекать океан, я наслаждаюсь тем, что у меня есть. Как же обманываются люди, стремясь за своим счастьем за тысячи километров. Как же доступно оно может быть, на самом деле, даже не предъявляя человеку никаких завышенных требований, не ставя трудновыполнимых условий и обязательств, не обманывая его, не завлекая его в сети, в кабалу долгов, в тяготы долгих переходов. Солнце везде одно и то же, небо прекрасно в любой точке мира, где есть сколько-нибудь стабильная погода и смена сезонов. Температура должна быть умеренной, отсутствовать паразиты, полицейские сирены и криминальная активность. Здесь, в самом сердце России, я об этом даже не задумываюсь. Мне нет необходимости приплачивать за свою безопасность.