Песок
Шрифт:
— Черт с тобой, — обругал Коннер брата за то, что тот оказался прав.
39. Роза на подушке
Протечку в трубах так и не устранили, вопреки словам водопроводчика. Роза видела, как коричневое пятно расползается по выкрашенному белой краской потолку, продолжая расти: пятно внутри пятна внутри пятна, три концентрические полосы меняющегося оттенка, по одной полосе за каждые три раза, когда сантехник содрал с нее деньги, по одной полосе за каждый раз, когда из ведущих в душевые наверху труб утекала драгоценная вода. С каждой
Трещина наверху тоже становилась все шире, зигзагом пересекая покоробившуюся поверхность. Пески перемещались, изгибались стены, дом терял форму.
И пружины. Пружины в кровати требовали смазки. Они издавали звук, похожий на дикий визг какой-то обезумевшей птицы, какого-то создания, которое кого-то звало, ожидая хоть какого-то намека на жизнь, но получало в ответ лишь ритмичную тишину. Визг — пауза. Неделя за неделей. Из года в год.
Эту кровать торжественно принес ей муж, подняв почти с четырехсот метров, — по крайней мере, так он хвастался. И она была тяжелая — Роза сама могла это подтвердить. Ей пришлось тащить кровать вместе с приятелем, когда рухнул дворец. Все, что у нее осталось, — эта кровать, этот комод и этот бордель. Вполне в духе ее мужа. Другие мужчины заботились о том, чтобы семья встала на ноги. Роза же оказалась женой того, кто оставил ее лежать на спине.
— Как тебе? — спросил мужчина, по всей видимости кончив. Он выжидающе смотрел на нее, и капли пота падали с его носа меж ее грудей. Его руки, мускулистые, но покрывшиеся жиром, дрожали. На плечах у него было больше волос, чем на голове, а в бороде застрял песок.
— О, ты лучший, — ответила Роза.
— Ай, да ты просто так говоришь, — буркнул он и повалился на бок, заставив пружины удивленно взвизгнуть.
— Вовсе нет, — возразила Роза. — Ты же знаешь, как я тебя люблю.
Она молилась богам, чтобы он не спросил у нее, как его зовут. Пожалуйста, пожалуйста, только не спрашивай. Они всегда хотели это услышать, чтобы сделать их отношения более личными, чтобы быть ей обязанными не только ее потраченным временем. Но он ничего не спросил. Хуже того, он начал храпеть.
Застонав, Роза осторожно подошла к умывальнику и, вытащив у себя между ног зашитую с одного конца кишку, промыла ее в неглубокой лужице воды. Молочного цвета разводы закружились на поверхности, медленно опускаясь на дно. Роза повесила кишку на край умывальника сушиться вместе с двумя другими, затем вытерла полотенцем стекавшие по бедру к колену остатки. Пока она одевалась, мужчина продолжал храпеть. Она решила, что возьмет с него плату за койку, если он задержится больше чем на час. Будет знать.
Выйдя из комнаты, она остановилась на узком балконе, шедшем по кругу внутри «Медовой норы». Внизу стояла гробовая тишина, как обычно ранним утром, но повсюду виднелись следы шумного вечера. Пьяные спали на полу, любовно обняв ножки барных табуретов. «На них они провели не меньше времени, чем на любой женщине», — подумала Роза. Игроки разбрелись, и на столе остались лишь пустые кружки, банки и стаканы среди беспорядочно брошенных карт. Посреди пола красовались две лужи — то ли мочи, то ли пролитого пива. Только идиот может впустую тратить деньги на жидкости, которые он не в состоянии удержать в себе или которые проходят прямо насквозь.
На балконе — или «Эспланаде кисок», как назвал его один из постоянных клиентов, — открылась еще одна дверь. На пороге появилась Дория,
Дория и Роза устало и понимающе переглянулись, а затем посмотрели с балкона вниз, оценивая объем уборки, которую следовало завершить до наступления вечернего «счастливого часа». Сущий ад, как всегда в выходные. Ни минуты отдыха.
Роза попыталась вспомнить прежние времена. Она ощущала себя песчинкой в чужом краю, не понимающей, как она там оказалась. Ветер нес ее от одной дюны к другой, каждый раз все ближе к некоей цели, которую она никогда бы не выбрала, будь у нее возможность заставить ветер ее послушаться.
За стойкой никого не было — барменша то ли вышла отлить, то ли отправилась домой. Роза подумала, что эта стойка стала для нее первой дюной. Она вспомнила, как стояла здесь, протирая пустые кружки, а мужчины бросали на нее похотливые взгляды, прежде чем подняться наверх, чтобы доставить несколько неприятных минут одной из ее девушек. Первая дюна, за которой последовали остальные. Она не продавала себя, пока оставался шанс продать «Медовую нору». Но покупателей не находилось. Говорили, что еще несколько лет, и заведение погребет под собой песок. Ее упрекали в том, что оно приносит мало денег, и, смеясь, заявляли, что бизнес и удовольствия несовместимы.
Роза опасно приблизилась к тому, чтобы просто взять и уйти. Единственное, что ее останавливало, — нежелание уподобиться мужу. Он украл у нее даже эту роскошь. Настолько разозлил ее своим поступком, что одна только мысль о бегстве лишала ее сил. И в итоге она оказалась в ловушке.
Дверь ее тюрьмы, скрипнув, открылась, впустив свет. Явились ее дети, Коннер и Роб. Самое время, чтобы ворваться с какой-нибудь очередной просьбой. Она едва не накричала на них, обрушив на их головы свое дурное настроение после общения с клиентом, но вдруг увидела, чтo нес Коннер. Нет. Только не это. Она бросилась вниз по лестнице, намереваясь их прогнать, сказать им: пусть, черт побери, найдут какого-нибудь доктора, а не тащат к ней плоды собственных ошибок. Но Коннер заговорил раньше, чем она успела открыть рот, и она услышала то, чего просто не могло быть.
40. Тикающие бомбы
Вик выбралась из сырого тяжелого песка, глубоко вдыхая благословенный воздух. Какое-то время она отдыхала под лучами солнца, прежде чем присоединиться к брату в тени сарфера. Палмер наблюдал за ней с явным облегчением, с улыбкой, похожей на гримасу. Но когда она протянула ему фляжку, в которой теперь плескалась родниковая вода, Палмер, видимо, заметил собственное расплывчатое отражение в блестящем металле. Болезненная улыбка сменилась столь же болезненным хмурым взглядом. Подняв руку, он дотронулся до щеки.
— Что-то вид у меня не очень, — прошептал он. В глазах его стояли слезы. Вик забрала фляжку и отвернула крышку. Палмер встретился с ней взглядом и поднес руку к распухшим губам. — Как я выгляжу?
— Ты выглядишь как тот, кто должен был умереть, но не умер. И это хорошо.
— Я чувствую себя словно волдырь, который вот-вот лопнет.
— Угу, именно это я и хотела сказать.
Оба издали нечто вроде смеха, и Вик протянула ему открытую фляжку. Палмер отхлебнул из нее, расплескивая воду, и с трудом сглотнул.