Песок

Хауи Хью

— Похоже, он не терял времени даром, — пробормотала женщина с кувшином без особой радости в голосе. — Где он сейчас? Как далеко ваш поселок?

— Как ты сумела пересечь Ничейную землю? — спросил старший мальчик.

— Сколько тебе лет? — полюбопытствовал Роб.

Женщина щелкнула пальцами, и мальчики, похоже, поняли, что она велит им замолчать. Внезапно до Лилии дошло.

— Ты моя вторая мама, — проговорила она. — Ты Роза.

Лицо женщины дрогнуло. Она покачала головой и открыла рот — Лилия подумала, что, возможно, та хочет сказать, что она ей не

мама, но вместо этого она лишь молча утерла один глаз. Двое мальчиков, похоже, ждали, когда Лилия ответит на все их вопросы, но она уже забыла большинство из них.

— Я не из поселка, — сказала она, опустив голову на подушку и с тоской глядя на кувшин с водой в руках женщины. — Я пришла из лагеря. У него нет названия, только номер, и нам не разрешают уходить. Там есть палатки и изгороди, и из лагеря видно город. К изгороди подходят ребята из города — там две изгороди, так что, если проберешься через одну, тебя остановит другая, — и некоторые бросают через изгородь конфеты, а другие швыряют камни. С камнями обычно те, что постарше, так что камни бьют больнее, чем конфеты, но нам в любом случае велят держаться подальше от изгороди…

— Что это за лагерь? — спросила Роза.

— Вроде палаточного? — поинтересовался Роб, но на него снова цыкнули.

— Лагерь рудокопов, — сказала Лилия. — Там взрывают землю и добывают сетями всякое ценное. Так их называет бригадир, но отец говорит, что это на самом деле не сети. В них магниты. Он знает все про провода и прочую магию. Нас заставляют работать в раскопах, доставая то, что потяжелее и опустилось на дно. Целый день в воде по локоть, в холодной воде. От такого появляются морщины на ладонях и пальцах. Люди в лагере, что пришли с юга, называют это «черносливовой кожей»…

— Вода по локоть? — усмехнулся Коннер. — И откуда же берется вся эта вода?

Ясно было, что он ей не верит. Отец предупреждал Лилию, что никто ей не поверит.

— Вода берется из реки, — ответила она. — Но ее нельзя пить. Некоторые пьют и умирают. Из-за металлов и примесей. Воду для питья берут намного выше по течению, за всеми лагерями, но нам ее дают немного. Отец говорит, что нас мучают жаждой и уродуют наши руки, чтобы свести нас с ума. Но я не сошла с ума. Просто все время хочется пить.

Наградой за эти слова послужил еще один глоток из кувшина. Лилия почувствовала себя лучше. У нее была постель, крыша над головой, кувшин с водой и готовые выслушать ее собеседники.

— Как называется тот город? — спросила Роза. — Где мой муж?

— Город называется Эйджил. Так его называют люди из-за изгороди, но у них странный акцент, и отец говорит, что моя речь слишком похожа на их, потому что я родилась в лагере. Они говорят, что это маленький город, но отец говорит, что он больше того города, откуда он родом. Не знаю… Это единственный город, который я когда-либо видела. Всего лишь городок рудокопов. Говорят, что большие города дальше в сторону восхода, у самого моря. Но это…

— Что такое море? — спросил Роб.

Снова щелчок пальцами.

— Расскажи мне про людей в этом лагере, — сказала Роза. — Сколько их

там? Откуда они пришли?

Лилия глубоко вздохнула, не сводя глаз с кувшина.

— Их сотни, — ответила она. — Пятьсот, может, даже больше. Большинство пришли с заката, как отец. Некоторые попали туда за то, что совершили что-то дурное в городах. Некоторых отпускают после того, как они проработают достаточно долго, но постоянно появляются новые. У нашего лагеря большой номер — и это, как говорит отец, должно означать, что их много. В нашем лагере есть люди, которые пришли с севера или юга и уже голодают, как мы. Тех, кто пришел с заката, не отпускают. Никогда. У них есть изгороди и башни, с которых они следят за беглецами и ловят их сетями.

— Как дела у… твоего отца? — странным голосом проговорила Роза. Лилия не могла оторвать взгляда от кувшина.

— Можно еще воды? Я уже долго не пила.

Роза дала ей немного глотнуть. Лилии вспомнился отец, получавший примерно такую же норму, и она расплакалась, утирая кулаком слезы и глотая их вместе с водой.

— Отец говорил, что ты будешь спрашивать, как у него дела, и велел передать, что у него все хорошо, но отец не всегда говорит правду.

Роза рассмеялась, но тут же прикрыла рот рукой и тоже заплакала. Мальчики молчали, и их уже не надо было осаживать. Лилия вспомнила, что говорить надо правдиво, но не до конца.

— Нас плохо кормят, — сказала она. — Так говорят взрослые. Даже самые сильные слабеют, а иногда их силы уходят насовсем, и тогда им натягивают простыню на голову. Я всегда прижимаю подбородок, вот так, — она опустила подбородок на грудь, делая вид, будто крепко прижимает простыню к шее, — чтобы со мной такого не случилось. Отец был сильнее многих тамошних мужчин. Высокий, с темными глазами, темной кожей, как у людей с заката, и темными волосами, как у тебя. — Она кивнула в сторону Коннера. — Но я видела, как торчат его ребра, когда он спит, и он отдавал мне слишком много своего хлеба.

Лилия подумала, что еще ей стоит рассказать. Мыслей было слишком много, и они сбивались в беспорядочную груду, как порой бывало с металлами в раскопах, когда их оказывалось в избытке.

— Он говорил, как нам до него добраться? — спросил Коннер. — Что нам нужно сделать?

На этот раз никто не щелкал пальцами, давая знак молчать. Ее вторая мама утерла щеки, ожидая ответа.

— Он написал записку… — сказала Лилия.

— Записка от отца? — спросил Роб.

— Где она? — поинтересовался Коннер.

— Она была в моем костюме, на теле. Думаю, я ее потеряла вместе с рюкзаком. Отец не велел мне ее читать… — Она поколебалась.

— Все в порядке, — сказала Роза. Вторая мама во многом напоминала Лилии первую.

— Я чуть-чуть прочла записку, когда он ее писал. Он взял с меня обещание не читать дальше. В том, что я прочла, говорилось, чтобы его не искали, чтобы смотрели на запад, за горы, а потом непонятная часть про песок на ветру, который берется из их раскопов, и что ветер этот тоже из какого-то дурного места… Из каких-то земель. Извините. Я пытаюсь вспомнить…