Пестрая бабочка
Шрифт:
– Эй, ты чего?
– Эрик кое-как отлепил меня от собственной шеи и теперь держал за плечи, ожидая какого-то объяснения.
– Да что случилось-то? Все живы?
– Да. Но с тобой точно все в порядке?
– Да ну конечно, принцесска!
– криво ухмыльнулся он, а потом
Я вот только тут осознала, что все еще обнимаю его, и он тоже так и не разжимает рук. Ну-ну, так долго выдерживаемая дистанция была непоправимо нарушена, и теперь нас разделяла только тонкая паутина золотистого шелка. Сердце замерло на мгновение, а потом застучало часто-часто, заставляя вскипеть кровь в жилах пузырьками энтильского.
Прикосновения могут сводить с ума.
Слова тоже, сказанные в правильное время, особенно шепотом и на ухо.
Но ничего так не действует, как пойманный взгляд, в котором плещется отражение твоих собственных чувств.
Можно научиться дотрагиваться до чужого тела. Можно подобрать слова.
Но взгляд подделать нельзя. Такой, от которого между вами начинает гореть воздух.
"Я медленно снимаю с себя всякую ответственность..." - довольно ухмыльнулся в совершенно пустой голове Шепот.
Авантюрист сел на кровати, зачарованно глядя мне в глаза, так что я оказалась у него на коленях, медленно, будто бы не веря в происходящее, взял меня за подбородок и принялся целовать, совсем как в тот первый раз, когда помогал мне спрыгнуть с лошади давным давно.
– Знаешь, - глухо проговорил Эрик, оторвавшись лишь на пару секунд, - всему есть предел...
И уже мои пальцы скользят по его шее, вцепляются в бронзовые плечи, не желая отпускать его ни на миг. Он пытается расстегнуть застежку платья на спине, но с забинтованной рукой это задача не из легких. Треск разодранной ткани, авантюрист сдирает золотистый шелк, обнажая кожу, и будто бы не желая на этом остановиться, одним резким движением дергает в стороны ворот, окончательно освобождая меня от лохмотьев, в которые разом превратилась дорогая одежда. Лихорадочные прикосновения обжигают. Губы жадно впиваются в шею и плечи, наверняка оставляя синяки. Ни намека на нежность или чуткость, но именно это и сводит с ума.
Взлетает и опадает вниз покрывало, когда он буквально швыряет меня на кровать, удерживая мои запястья за моим же затылком, и разум окончательно ускользает взрываясь цветными фейерверками.
– Люблю...
– бессмысленно шепчу я в кровь искусанными губами, извиваясь под сладкой тяжестью чужого тела.
– Моя...
– горячо выдыхает Эрик.
Нет ничего приятнее, чем когда ты долго-долго держишься, а потом срываешься. Я чувствовала себя наркоманом, проходившим долгий курс реабилитации у мистиков, а потом не выдержавшим. Слаще самого порока, дороже горы мифрилла, романтичней первого подаренного цветка, жарче пламени Бездны. В какой-то момент он сорвал со своей шеи амулеты, разлетевшиеся по всему полу, и мы снова были единым целым.
Это вышло даже острее, чем тогда в лесу. Потому что было абсолютно недопустимо.
Но некоторые ошибки слишком потрясающие, чтобы совершать их только один раз...