Пьесы

Молчанов Александр

Потом, через несколько лет, я пытался разыскать этого человека. Мы отследили этот банковский перевод. Счет принадлежал фирме, зарегистрированной на Британских виргинских островах. И больше никакой информации. Все концы обрублены. Стоит где-то сейчас мой черный стул.

На следующий день я обналичил чек. Я был спокоен и уверен в себе. Я точно знал, что я буду делать дальше. Я снял помещение на окраине. Недвижимость тогда стоила копейки, а у меня было целое состояние. Это был какой-то бывший завод. Огромное, совершенно пустое помещение. На самом деле можно было бы взять что-нибудь более скромное, но я брал с запасом, ведь у меня были большие планы.

Высокий

потолок. Бетонный пол. Эхо. Я ходил взад и вперед и бормотал. За одну ночь я придумал все, что делал дальше целых двадцать лет. Это был мой план. И он был детально разработан там, на заводе, за одну ночь.

Я нанял юриста, который зарегистрировал компанию и разработал форму договора найма. Это было важно. Мы несколько раз переделывали договор. Большую часть этого документа составляли ограничения, связанные с распространением информации. Мой план требовал полной конфиденциальности. Я понимал, что если кто-то из моих будущих сотрудников хотя бы раз откроет рот — мой план провалится. Поэтому договор был составлен таким образом, что я мог разорить до нитки и отправить в тюрьму любого из них.

Потом я начал нанимать людей. Время такое — в Европе все было дешево, как после войны. Я мог оптом скупать лучших дизайнеров и художников. Они согласны были работать буквально за еду. Каждому соискателю я давал одно задание — ему нужно было придумать заново какой-нибудь простой и давно знакомый предмет. Кружку. Очки. Шариковую ручку. Зубную щетку.

Каждую работу я оценивал по следующим параметрам:

1) Новизна.

2) Дерзость.

3) Удобство.

4) Красота.

Некоторые из этих тестовых работ мы потом пустили в производство. Забавно, кстати, что некоторые из сотрудников так и не смогли сделать ничего лучше, чем эти тестовые работы.

Через месяц в мастерской работало 11 человек. Через полгода — сорок. Задачи, которые я перед ними ставил, были прежние — переосмысление предметов повседневного быта.

Я убежден в том, что главная проблема современного искусства — утрата им прикладных функций. Условно говоря, картина должна дырку на обоях загораживать. В этом смысле место искусства занял дизайн, который не имеет такой ценности, как искусство, просто в силу своей ти-ра-жи-ру-е-мо-сти.

Значит, нужно создать что-то, что будет обладать прикладными свойствами, как дизайн, но при этом быть уникальным, как искусство. То есть, мы делаем зубную щетку, кружку, очки или шариковую ручку. Но делаем в одном-единственном экземпляре. Используя дизайн, технологии и материалы, которые исключают копирование. Таким образом, мы получаем не просто зубную щетку, кружку, очки или шариковую ручку, а произведение искусства. Которое, помимо стоимости материалов и вложенной в него работы, обладает некой дополнительной ценностью — культурной, даже цивилизационной, если угодно.

Однако и этого мало. Какая самая знаменитая картина в мире? Наверное, Джоконда. Но у Леонардо есть картины, которые как минимум не хуже. Например, «Дама с горностаем». Хорошая картина? Хорошая. На мой вкус — как минимум, не хуже Джоконды. Но у Джоконды есть тайна и есть история. Она была похищена и она была найдена. Понимаете, о чем я говорю? Произведение искусства должно обладать историей.

И наконец, для современного потребителя важно имя. Имя важнее, чем автор. Автор прячется за именем. Вытеснен именем. Погребен под именем.

Вот зачем мне были нужны все эти пляски с секретностью. Все, что производила моя мастерская, поступало в продажу под именем «Z». Просто «Z». Это был мой псевдоним. Никто не знал, кто я такой на самом деле. Никто

не знал, как работает моя мастерская. Я не давал интервью. Не появлялся на телевидении. Конечно, никто из моих сотрудников не имел права сообщить кому-то о том, что они принимали участие в работе мастерской. Даже членам своей семьи. Позже, когда мы переехали в Берлин, я нанял специального сотрудника, кстати, бывшего американского разведчика, который занимался защитой моего инкогнито. Даже перед сотрудниками я стал появляться исключительно в маске. Для меня был сделан отдельный вход в мастерскую, чтобы защитить меня от папарацци. Конечно, я никогда не встречался с покупателями и не ходил на выставки и аукционы.

В первый год мы выпустили одиннадцать предметов. Я помню каждый из них. Это была очень хорошая работа. Хорошие материалы и действительно передовой дизайн. Мы фотографировали каждый предмет и отправляли фотографии по почте коллекционерам. Время от времени мы ставили на фотографии небольшой красный штамп «Предмет остается в собственности мастерской». Это означало, что предмет изготовлен, но не поступит в продажу. Никогда.

Понимаете? Когда человеку говорят — ты никогда это не получишь, он сразу это хочет. Таким образом мы поддерживали интерес к нашей работе. Потом, когда мы стали делать четыре предмета в месяц, мы выпускали ежемесячный каталог, в котором также некоторые работы были помечены таким же штампом: «Предмет остается в собственности мастерской». Однажды мы поставили штамп на все четыре работы каталога. Вы не представляете, как все нас проклинали! Но в следующем месяце мы продали новые предметы вчетверо дороже!

Предметы. Да. Мы их так называли. Предметы.

Наши предметы продавались на самых известных аукционах в Европе и Америке. Сначала они стоили в пределах ста тысяч долларов. Но очень скоро мы пробили потолок в миллион и стабилизировались на средней цене в двенадцать-пятнадцать миллионов за предмет. Здесь главное было — не жадничать и четко понимать, что цены не будут расти бесконечно. Рост цен — это ловушка, в которую, кстати, позже попал Дэмьен Херст со своим бриллиантовым черепом. Мы были умнее. С помощью нашего красного штампика мы умело регулировали спрос и предложение, поддерживая его на стабильном уровне.

Мастерская была черным ящиком, в который люди вкладывали деньги, а взамен получали предметы. Это был наш способ обмениваться информацией с окружающим миром.

Всем было интересно, где находятся предметы, которые оставались в собственности мастерской и можно ли их будет увидеть. На этот счет у нас тоже были планы. Но до поры до времени мы хранили молчание. Вообще, молчание — это лучший пиар, какой только может быть. Молчание дает полную свободу для любых подозрений.

Конечно, мы получали предложения — перейти на массовое производство, или хотя бы начать продавать лицензии на копирование наших предметов. Такие предложения всегда оставались без ответа. Нас это не интересовало.

Мы зарабатывали огромные деньги. Но при этом занимались творчеством. Мы заново придумывали повседневную жизнь человека. Переосмысляли быт и делали это на очень высоком уровне. Мы всегда помнили о том, что мы — художники, мы занимаемся искусством.

У моих сотрудников были очень хорошие условия труда. Каждый получал довольно большой оклад и плюс проценты от продаж. Кроме того, мастерская оплачивала путешествия, походы в музеи, покупку литературы, а также обучение. Если кто-то считал, что ему нужно изучать квантовую физику — мы не задавали вопросов, мы просто платили за это. У наших сотрудников было все, что им нужно для работы.