Петербург в 1903-1910 годах
Шрифт:
Думаю, что рабочие, к сожалению, не выдержат!
Из среды их была выбрана депутация к царю, но, конечно, эта депутация не увидит его; когда кто-то высказал эту мысль на Василеостровском собрании рабочих — раздались голоса: «Так долой царя тогда! Зачем такой нам нужен?»
Да, если бы войска были хоть наполовину так подготовлены, как рабочие — не желтый штандарт развевался бы, вероятно, сегодня над Зимним дворцом, из которого, кстати сказать, Николай заблаговременно укрылся в Царское! Толков в городе не обобраться.
10 с пол. час. вечера.Опять ездил по городу; на углах многих улиц войсковые биваки;
10 января.В 9 ч. утра вышел из дома; Суворовский между 2-й улицей и Невским был запружен эскадронами драгун и казаков, державшими коней в поводу. Невский просп. имел обычный вид; ходили конки, многолюдства не было. Уселся на верх конки и поехал к Адмиралтейству.
Подъезд дворца вел. князя Сергея Александровича, что у Аничкова моста, изуродован: все зеркальные стекла со стороны Фонтанки и три с Невского выбиты. «Поленьями жарили», повествовали очевидцы, ехавшие вместе со мной. «Да стекла какие крепкие — рраз, рраз по нем, а оно все цело!»
Газетный киоск против Казанского собора и окна в кондитерской Бормана [130] разбиты вдребезги. Остальные магазины нетронуты.
У дома гр. Строгановых, у Полицейского моста, группы прохожих рассматривали стены; последние выкрашены в темный цвет, и на них ярко белеют многочисленные выщербины — следы от пуль. На Дворцовую площадь пропускали свободно; войск на ней видно не было, хотя во многих дворах Невского я заметил скрытых казаков. Весь угловой полукруг панели у Александровского сада и камни под оградой залиты кровью; дворники посыпали это место песком, но, тем не менее, кровь ярко проступала всюду; ближайшие деревья сада носили следы от пуль. Много народа внимательно рассматривало это место вчерашней казни.
130
«Жорж Борман» — крупнейшая кондитерская компания, основанная Г. Н. Борманом в Петербурге в 1862 г.
По рассказам, мирно ведшая себя сначала толпа, раздраженная избиениями, разгромила 4-ю линию Васильевского проспекта и Большой пр. на Петербургской стороне. Отправился на остров.
Николаевский мост охраняла пехота, мирно сидевшая на грудах досок; по линиям разъезжали патрули уланов. Было людно, но спокойно. На 4-й линии дома почти не пострадали; выбиты в нескольких дрянных лавчонках грошовые стекла, и только; жестокая бойня и расстреливанье происходило на ней у Среднего проспекта. На Малом дело было еще серьезнее; стекол перебито порядочно, спилено и повалено несколько телеграфных столбов, рассказывали, что там была устроена баррикада, но я ее не видел.
Большой проспект на Петербургской стороне пострадал сильно; магазинов на нем уйма, и все крупные; стекла почти во всех выбиты, винный погреб Шитта разбит и разграблен; такому же разгрому и грабежу подверглись и другие магазины: напр. с готовым платьем и колбасные; торговля почти везде прекращена, большинство дверей и окон забиты наглухо белыми досками, или закрыты щитами и заперты. Оба тротуара кишели народом — больше всего дамами и разных сортов девицами, разглядывавшими места погрома. Открыто было всего десятка два магазинов, но и на их окнах были щиты, а у дверей стояли другие, чтобы в каждую минуту иметь возможность наглухо закрыть все.
Публика спокойна, ни криков, ни особо возбужденных лиц заметно не было.
В вышедшем сегодня клочке «Правительственного вестника» сообщается, что убито 76 и ранено 233 человека; цифры эти лживы [131] , так как за одной Нарвской заставой уложено больше путиловцев. Путиловцы двинулись со своего завода с образами и крестным ходом, имея во главе облаченного в ризы свящ. Гапона; расположенный у заставы Павловский полк встретил их залпами, причем по одним версиям перебито и переранено 1000 человек, а по другим 500; свящ. Гапон будто бы убит; пули попали и в образа. Так встретил царь-отец депутацию детей, отправлявшуюся к нему!
131
Позднее официальные данные были уточнены, в различных источниках сообщалось о 128–130 убитых и 299–360 раненых; в 1920-е гг. советские историки писали о 150–200 убитых и 450–800 раненых.
Больницы в городе переполнены действительно; у двух, мимо которых проезжал, стояли толпы женщин, отыскивавших своих пропавших мужей и братьев; в ворота их почему-то не впускали.
Озлобленная дикой и незаслуженной расправой, толпа отплатила за это на Морской нескольким офицерам; избит, между прочим, до полусмерти какой-то генерал и кавалерийский полковник.
Между убитыми есть и дети; находившиеся у Александровского сада очевидцы рассказывают, что толпа стояла там мирно и на площадь пройти не порывалась. Несмотря на это, офицер, командовавший пехотой, вздумал орать и приказал разойтись. Его не послушались, и он заявил, что будет стрелять; не подействовало и это; тогда грянули два, слышанные мною залпа, и уложили многих, в том числе и несколько детей, взобравшихся на садовую решетку; судя по тому, что лично видел, — я вполне этому верю, тем более, что слышал одно и то же от разных лиц.
Возмущение всеобщее, особенно против гвардейских офицеров, из числа которых многие с увлечением разыгрывали роль самых зазнавшихся и наглых околодочных; настоящие околодочные совершенно не вмешивались во вчерашнюю историю.
Если б царь так позорно не ускакал из города, а принял бы депутацию рабочих, если бы хоть сколько-нибудь сердечно отнесся к положению их — какой бы громадный козырь он получил в свои руки! Эх, вспоминаются слова Грозного: «пономарем бы тебе родиться, Федя, а не царевичем!»
Половина шестого вечера.Наш Суворовский проспект тонет во мраке: электричество не действует. Сейчас прибежала в страхе прислуга и сообщила, что на углу 8-й в нашем доме выбили окна в магазине Ветчинкина; находимся как бы в осадном положении.
Керосина нет нигде; цену за него догнали до 30 коп. за фунт; трехкопеечное открытое письмо в лавках стоит пять.
Пишу эти строки, а на улице спешно закрывают магазины и гасят везде огни; тьма стоит кромешная.