Петербургская баллада
Шрифт:
— Ты хочешь, чтоб я тебе его фамилию и адрес дала? — усмехнулась Беликова. — Тут уже не пузырем, а ящиком коньяку пованивает… Ладно, слушай. Он — бывший офицер. Скорее всего — боевой офицер. Бывал в командировках. Страдает психическим расстройством. Не исключено, что лечился. Не исключено, что после контузии или ранения… Машину можешь не искать, скорее всего, он ее уже бросил. Пока все.
— С ума сойти, — сказал Алексеев, — я даже не спрашиваю, откуда у вас эта информация… Спасибо! Кстати, узнал я про этого писателя… Ну, того, что с вами был. Смолякова. Да, действительно числился в нашем РУВД… Надо же, а я и не знал… Аж за честь района приятно…
— А почему «числился»?
— Так он по спортивной линии, — пояснил Алексеев, — кажется, от «Динамо». Милицию на соревнованиях представлял. В РУВД его никто из «стариков» даже не видел. Не меньше моего удивлялись, что такие люди у нас работали. А начальник отдела кадров что-то темнит… Но да бес с ним, с начальником. Мне на сегодня уже всяких начальников с головой хватило… Побегу я. Дел много. Спасибо вам!..
Беликова положила трубку и задумчиво посмотрела на Григорьева.
— Екатерина Юрьевна, — вкрадчиво сказал он, — позвольте полюбопытствовать: вы уже с больничного вышли али еще болеть изволите?..
— Что? — очнулась от размышлений Беликова. — А-а… Болею, Максимушка, болею… С каждым днем все хуже и хуже…
— Представляю, что будет, когда выздоровеете, — вздохнул Григорьев.
— Максим, — перебила его Беликова, — а разве может такое быть, чтобы человек числился в милиции, причем в конкретном учреждении, но не работал там в действительности и дня?
— Вполне, — Григорьев уже перестал удивляться неожиданностям ее вопросов, — это настоящая беда для некоторых отделов. Когда я еще «на земле» работал, у оперов в отделе штат был в девять человек, а реально крутились вшестером. Еще трое — мертвые души, а территорию за них опера между собой делили. Это могут быть спортсмены, выступающие за честь родной милиции и едва ли помнящие, к каким службам причислены. Ребята из «спецслужб». Для друзей и родственников он какой-нибудь «статист НИИ», а пенсия ему за выслугу и прочее начисляется по нашей линии… Много вариантов, все и не упомнишь. Не знаю, как сейчас, а раньше это было очень распространено… А чем вы болеете, если не секрет?
— Давление, голубчик, — рассеянно отозвалась Беликова, — двести двадцать на сто… По крайней мере, таким было, когда я его в последний раз измеряла… Дня три назад… А почему ты спрашиваешь?
— Звонили из психлечебницы, — выразительно посмотрел на нее Григорьев, — некто — Мартенсон… Очень интересовался вашей персоной…
— Что ж ты молчишь?! — рявкнула на него Беликова. — А ну брысь из кабинета — не мешай работать!
— Вообще-то я начальник отдела, — робко напомнил Григорьев, — некоторые даже называют меня подполковником… Вы меня помните, Екатерина Юрьевна? Ну-ка, скажите, какой сейчас год? На каком дереве шишки растут?
— Сейчас на тебе вырастут, — с угрозой посмотрела на него Беликова, — ну, пожалуйста, Максим, не мешай… У меня дела.
— А я чем здесь занимаюсь? — обиженно пробормотал Григорьев. — Может быть, это я болею? И мне только кажется, что я начальник отдела? Ибо реальность жестоко разочаровывает… Все-все, ухожу…
Он счел за благо ретироваться, а Беликова вновь взяла телефонную трубку:
— Могу я услышать господина Мартенсона?
— Слушаю, — раздался взволнованный голос врача.
— Альберт Карлович, это Беликова беспокоит. Вы просили меня позвонить. Что-то случилось?
— Случилось?! — возмущенно возопил в трубку Мар-тенсон. — Случилось то, что я, честный человек, вынужден пользоваться связями, как последний пройдоха, чтобы установить всего-навсего истину! Истину, вы понимаете?!
— Успокойтесь, Альберт Карлович, — попросила Беликова, — чем я могу вам помочь?
— Вы — единственный знакомый мне милиционер… милиционерша… э-э… сотрудник милиции, — пояснил Мартенсон, — нет, раньше у меня были приятели-юристы, но они прожили жизнь столь стремительную, что я не успел постареть, как остался один… Я не знаю, к кому обратиться, а дело столь возмутительное, что я счел, что не буду выглядеть нескромным, если попрошу вас об ответной услуге. В конце концов, речь ведь идет о ваших коллегах. Точнее — об их возмутительном равнодушии, преступной халатности, увиливании от своих прямых обязанностей…
— Да что же у вас, в конце концов, случилось? — не выдержала этого бесконечного вступления Беликова.
— Моего лучшего сотрудника сбила машина! — выпалил Мартенсон так сердито, словно в этом ДТП была виновата непосредственно Беликова. — Множественные переломы, черепно-мозговая, поврежден позвоночник!
Человек только чудом остался жив! Но вряд ли он обрадуется такой жизни, когда придет в себя…
— Это трагедия, — согласилась Беликова, — но я все равно не понимаю, чем могу помочь?
— А кто будет теперь его поить-кормить-покупать лекарства? — ехидно осведомился Мартенсон. — Государство на пенсию по инвалидности?! Благодарю покорно, но пусть сами живут на эту шутку… Необходимо найти водителя! — твердо закончил он, словно отдавая приказ. — Пусть эта сволочь теперь кормит из тюрьмы приличного человека!
— Так водитель скрылся с места происшествия?
— А я вам о чем битый час толкую?! — непритворно возмутился Мартенсон. — Сбежал! И кого теперь винить?! Мистера Форда, будь он трижды неладен!
— Сбил «Форд»? — уточнила Беликова.
— Какой «Форд»? Почему «Форд»? — забеспокоился Мартенсон. — Нет, «Форд» у меня… Его сбила черная «копейка»… Нет-нет, я не говорю, что Роме было бы легче, если бы его сбил навороченный «Мерседес», но не найти «копейку»?! Это уж, знаете ли…
— Как вы сказали? — насторожилась Беликова. — Черная «копейка»? А как зовут этого врача?
— Рома… Роман Игоревич Полтавченко. Замечательный специалист и душевный человек! И что прикажете теперь делать его бедной жене? Нет, вы просто обязаны воздействовать на этих ребят с полосатыми палочками, которые почему-то считают, что вся их задача на дорогах сводится к равномерному распределению прибыли между государством и собой, любимым…
— Полтавченко, Полтавченко, — пробормотала Беликова, — нет, ни о чем не говорит… А чем он занимался?
— Лечил людей! И поверьте: лечил хорошо!
— Подождите секунду, Альберт Карлович, — попросила Беликова, напряженно морща лоб, — дайте подумать… Вот что мы с вами сделаем. Сейчас к вам подъедет наш сотрудник. Вы ему все расскажете, дадите адрес вашего пострадавшего друга и адрес, по которому произошел этот случай. И сделайте еще вот что… Выпишите ему фамилии тех больных, которых лечил в последние месяцы Полтавченко. Примерно за семь-девять месяцев.