Петербургская баллада

Леонтьев Дмитрий Борисович

Подполковник был явно доволен, возбужден, а потому словоохотлив. Он и впрямь был великолепным профессионалом: подполковник Федеральной службы безопасности Иннокентий Семенович Дивов. Человек еще старой, «доперестроечной» закалки, умница и непревзойденный разработчик гениальных комбинаций. Агентурист божьей милостью, неустанно повторявший: «Агентура и только агентура выведет вас на преступника, покажет улики, выявит слабые и сильные стороны дела». Именно агентура донесла ему о том, что обезумевший после смерти дочери профессор Михайлов лихорадочно ищет киллера для расправы над убийцами девочки. И можно было бы сработать по-старому, шаблонному и безотказно действовавшему способу: подослать человека под видом «киллера», зафиксировать, привлечь… Предотвратить… Если б не одно обстоятельство. Профессор учился когда-то в одном институте с человеком по фамилии Клоков. Обычный человек, инженер с Балтийского завода, Николай Иванович Клоков в начале перестройки проявил неожиданное для всех организационно-оперативное мышление и, отыскав парочку готовых с голодухи на все «афганцев», организовал этакую фирму «по решению сложных проблем». Проще говоря: стал за немалые суммы предлагать нуждающимся услуги киллеров. Не все шло гладко, но время было смутное, и многое легко сходило с рук (особенно при наличии «энного» количества денег). Тех двух, первых, наемников уже давно не было в живых. Один за другим, при весьма странных обстоятельствах, покинули этот бренный мир и еще несколько «работников» Николая Ивановича.

А «бюро по решению проблем» продолжало существовать и даже процветало. Методы стали изощреннее, работники — профессиональнее, клиенты — богаче… Дивов подозревал, что «фирма» действует по «сицилийскому варианту» — выполнивший несколько заказов киллер подлежал уничтожению. Иногда было достаточно и одного «заказа» — если он был достаточно денежным и громким. Остальным «работникам» наверняка говорилось, что заработавший деньги счастливец ушел в отставку и уехал куда-нибудь на Багамы. Или что-то в этом роде. Однако в последнее время методы «фирмы» несколько изменились. Из той скудной информации, что все же иногда попадала к подполковнику Дивову, он догадывался, что «на связи» у Клокова два-три человека, профессионалы высочайшего класса, внесшие в «фирму» свои правила игры и свой «специфический» кодекс чести. Во всяком случае, работали они уже давно, брались за заказы редко, выполняли крайне профессионально и не только были живы, но и умудрялись не оставлять после себя следов. Упускать такой шанс было нельзя. Четыре месяца вел Дивов «фирму» Клокова, и — ни одной улики, ни одной зацепки! Да что там: ни одного из киллеров они не видели даже в лицо. Слухи, догадки, полунамеки, домыслы… «Фирма-призрак». Все провокации, хитроумные комбинации, «липовые заказы» — все на выходе оказывалось чистым воздухом. И вдруг — такой подарок! Сложнее всего было найти способ «связать» профессора Михайлова с его старым другом детства и дать понять, чем господин Клоков зарабатывает себе на жизнь. Но в конце концов это все же удалось. Древние утверждали, что во всякой лжи должна быть изрядная толика правды — тогда ей поверят в целом. А что можно было использовать лучше реально сложившийся ситуации? Так и родилась хитроумная комбинация, официально именуемая операцией «Тени».

— А мы ведь едва не опоздали, — сказал капитан, — два часа назад профессор Михайлов скончался… Так и не дождавшись киллера. Очень уж волновался, когда перевозили в другую палату, вот сердце и не выдержало.

— Ни с кем перед смертью не общался? — с тревогой спросил Дивов.

— Нет. Медсестры, и те были нашими работницами.

— Да-а, злопамятный был дедок, упокой, господи, его грешную душу, — покачал головой Дивов. — Ну да бес с ним, свою задачу он выполнил. Теперь главное: не проморгать, когда «Тени» выйдут на охоту. Упустите момент, когда этот Протей попытается приблизиться к парню, — шкуру спущу. Ребята студентов контролируют?

— Так точно… Слушал вашу беседу с этим… Протеем. Серьезный парень. Какой он хоть из себя?

— На нем грима было не меньше, чем на мне, — досадливо поморщился Дивов. — Блондин, но это может быть краска, глаза голубые, но это могут быть линзы. Одет так, что кажется долговязым, хотя повадки опытного спортсмена. Скорее всего, рукопашник. Рост — сто восемьдесят — сто восемьдесят пять. Ботинки сорок второго размера… Кстати: отпечатки и следы зафиксировали?

— Только следы, — признался капитан, — он ни к чему не прикасался. Даже дверь умудрился открыть локтем… Причем так естественно это сделал, что даже позавидовал…

— Это они могут, — согласился Дивов, — интересно, кто они? Бывшие работники спецслужб? ФСБ? ФСК? «Афганцы»? «Чеченцы»? Из-за грима я могу назвать только приблизительный возраст: от тридцати семи до сорока двух. Матерый волчара, битый-перебитый… Однако было в нем нечто странное…

— Что именно?

— Не знаю. Сам не пойму… Какая-то немного неестественная манера поведения… Совсем чуть-чуть, обычному человеку это и незаметно будет. Надо будет об этом подумать на досуге… Ты бы видел мозоли на его пальцах! Я уж не говорю о костяшках… Стреляет и дерется, должно быть, неслабо. Когда будем задерживать, надо ребят отобрать так, чтобы потом не было мучительно больно за пересчитываемые трупы. А парень с гонором, — неожиданно весело добавил он.

— В каком смысле?

— Обиделся, когда я просил его «меня не подвести», — пояснил подполковник. — Голос выдержанный, спокойный, а тут что-то проскользнуло…

Может быть, сама ситуация задела… Честно говоря, я бы сам этих ублюдков с порностудии кокнул…

— Так, может быть… не торопиться? — тихо спросил капитан. — Возьмем с поличным… Так вернее.

— Думай, что говоришь! — хищно сузил глаза подполковник. — Нет, парень, тебе еще расти и расти до настоящего профи… Морально-этические проблемы — хрен с ними, а вот как ты объяснишь это руководству? Первоначальный план уже утвержден… Нет, придется так… Их мы тоже возьмем — не отвертятся. Уж больно мне кассета эта не по душе пришлась… В одном уверен: дело он не бросит. Что-то в нем такое чувствовалось… Интересный киллер: с чувством «чести». Этот будет держать обещание, данное умирающему человеку. Я, честно говоря, больше боялся, что деньги возьмут и будут дожидаться, пока профессор «ласты склеит». Теперь уверен: нет, будет работать… А значит, будем работать и мы. Операция «Тени» началась…

Вздохнув, я открыл глаза. Кого-кого, а себя-то уж не обманешь. Как ни мечтаю хоть раз в выходные дни поспать хотя бы девять часов — организм привычно отсчитывает положенные восемь, и баста! Валяйся в постели, не валяйся, доказывай себе, что хочешь спать, — фиг! Чертов будильник внутри нежным басом старшины орет в самое ухо: «Рота, подъем!» Крепко въелась в меня армия. Сколько лет пытаюсь убедить себя в том, что я — сугубо гражданский человек, а на улице все равно нет-нет да и слышу: «Служивый, закурить не найдется?» И как узнают, поганцы? В отделе и то «майором Пейном» прозвали. Я, кстати, посмотрел: хороший фильм. Для «гражданских» смешной, а для нас, бывших офицеров, очень даже актуальный. Я тоже долго не мог после армии дело по душе найти. Мыкался, мыкался, все мечтал, чтоб кто-нибудь, званием постарше, четко приказал: «Старший лейтенант Седов! Смирно! Приказываю вам в кратчайшие сроки и любой ценой внедриться в гражданскую жизнь! По исполнении — доложить!» Страшно было… первый раз в жизни страшно. Никогда ничего не боялся, ни черта, ни бога, а тут растерялся. Я ведь всю жизнь себя к одному готовил, тренировался, старался, и вдруг… Конечно, сам виноват, но есть вещи, которые прощать и не замечать нельзя, иначе сломаешься, станешь другим и наверняка погибнешь… А то и хуже: выживать начнешь. Я был настоящим профи — это признавали все, и друзья и враги. За мою голову в Чечне одно время «басмачи» неплохие деньги сулили. А это подороже иных медалей будет. Был у меня отряд особого назначения. Тогда правительство только еще начинало робкие эксперименты с контрактниками, отрядами «спец» и «осназа». Вот один такой мне и дали. Мы хорошо воевали. Все задачи выполняли, а потерь несли куда меньше, чем обычные подразделения: еще бы — подготовка, тренировки, психологический настрой… Время сумасшедшее было: интеллигенты ругали нас на все лады, называли «душителями свободы», «палачами гласности», даже господин Сахаров собственной персоной приезжал к нам в дивизию, пытался собрать материалы для суда над нами. Я ему и рассказал обо всем, что видел. И о том, как в игрушечных, но весьма амбициозных республичках, на задворках Российской империи, местные аборигены под стволами автоматов заставляли русских женщин раздеваться догола и бегать по улицам, как умело калечили

они русских мужчин, с которыми еще вчера работали и жили бок о бок. Как резали они друг друга, не щадя ни младенцев, ни старух. Как люди, живущие на расстоянии пары километров друг от друга, но считающие себя детьми разных племен (и уж, естественно, «истинными арийцами» по сравнению с соседями), подкарауливали друг друга на узких горных тропах и резали, пытали, жгли с таким нечеловеческим остервенением, на какое и звери не способны. Рассказал, как однажды доставал из ручья с горной ледяной водой два трупа — местные абреки побаловались со студентками-практикантками из геологической экспедиции и, связав, положили замерзать в студеный ручей (мужчин из той экспедиции мы так и не нашли). Как на вертолетах эвакуировали женщин из разгромленного соседями кишлака — у них топорами были отрублены пятки. Как… Я много рассказал ему в тот вечер, но, кажется, он мне не поверил. Может быть, и впрямь был настолько хороший человек, что не мог вообразить существование подобного, а может быть, просто «эффект отторжения», как у солдат-первогодков. Вон журналист Позднер по телевизору утверждал, что не может такого быть, чтоб в каждом доме была хоть одна «неблагоприятная семья». Умный мужик, один из немногих, кого я могу спокойно и даже с интересом слушать на современном телевидении, а так от простой жизни оторвался. Немудрено: в элитных домах «неблагополучных» нет. Зашел бы к нам в полицию нравов, я бы ему нашел что показать и рассказать… Да-а, служили мы, как поет кто-то, «не за звания и не за ордена». Трудно было — до кровавого пота, обидно — до кровавых слез, но кровь мы все же вытирать научились, а вот то говно, в которое нас позже окунули, увольте! В одной маленькой, но, как выражался наш комбат, «исторически душевнобольной стране», после тяжелейших боев, умудрились мы все же запереть всю нечисть в пределах их столицы и начали обрабатывать их душевно и с чувством. «Абреки», уже не скрываясь, верещали по рациям: «Если не выпросим у русских мир — конец! Надо просить у русских мир на любых условиях, за любые деньги!» Мы только посмеивались: «за деньги»… А что это такое? Мы денег-то приличных сроду в руках не держали, что с ними делать, не знаем, а потому — не обессудь, мил человек, но получишь ты сейчас такой… «ай-яй-яй», что Аллах не признает, а гурии с визгом разбегутся… Не вышло. Только изготовились их по стенке, как клопов поганых, размазать — примчался один… «Миротворец». Был вполне приличным человеком, но сунулся в политику и… Одним словом, развел демагогию о ценности человеческой жизни (исключительно в контексте: «Зачем нам лишние потери, если можно все добром решить»). Отвел войска, договорился с террористами… Одним словом, он, как и мечтал, получил у истеричных интеллигентов славу «миротворца», а отпущенные нами главари бандформирований еще много лет потом убивали, взрывали, продавали в рабство… Десятков тысяч солдатских жизней стоила нам та провокация. «Гражданским» это стало ясно через несколько лет, а нам все было понятно уже тогда. Вот этого я и не смог перенести. Я не святой, но одним горжусь по праву: я никого и никогда не предавал. И не понимаю, когда предают меня. Не понимаю — и все! Хоть обгадься в объяснениях и изложении весомых причин — не понимаю! Тогда я и ушел в отставку. Некоторое время мыкался, непривычный к новой жизни, а потом подался на службу в милицию. Какое-то время был участковым «на земле», потом, волею случая, познакомился с начальником Третьего отдела Максимом Григорьевым, и он предложил мне место в полиции нравов. Я немного подумал, и… Вот уже пять лет, как я здесь. Не скажу, что легко, особенно с моим характером (здесь прежде всего нужна выдержка, а мне все еще сложно сохранять спокойствие при общении с сутенерами и порномагнатами), но, по крайней мере, я делаю хоть что-то для страны, а это не так уж и мало в век, когда любовь к России вызывает жалостливую брезгливость, чем-то напоминающую отношение к нищему на паперти.

Поднявшись с кровати, я подошел к небольшому татами в углу комнаты, где лежали мои семнадцатикилограммовые гантели, и принялся за комплекс упражнений. В будние дни я совершаю пробежку по лесопарку, находящемуся рядом с моим домом, а по выходным упражняюсь с гантелями. Сегодня был выходной. Вернее, мне так казалось…

Звонок от Мануйлова застал меня в ванной, когда, распаренный контрастным душем, я тщательно брил голову еще старой, «опасной» бритвой — привычка, оставшаяся после армии и служившая поводом для постоянных шуток в отделе (ехидная Катя Беликова на банкете по поводу присвоения мне звания майора сообщила, что «теперь мой облик майора Пейна завершен окончательно». С ее легкой руки и приклеилось ко мне это прозвище. Я не обижаюсь. Специально достал и посмотрел фильм про этого майора Пейна — понравилось. И впрямь про меня. Для «гражданских», может, и смешной, а вот я парня понимаю прекрасно…).

Семен Давидович Мануйлов был личностью яркой, колоритной и противной до гротескности. Он был продавцом порнокассет на одном из рынков близ петербургского порта и больше года являлся моим агентом. Порт — денежная Мекка Петербурга, а там, где вращаются большие деньги, всегда процветают большие пороки. Семин товар расхватывали, как горячие пирожки. Он работал только по выходным, но и за эти два дня зарабатывал столько, сколько я не мог заработать и за два месяца. В его «фильмотеке» были представлены извращения на любой вкус и из любой точки земного шара. Но из-за преступной неопределенности наших законов в этом вопросе каждый раз Семе удавалось выскальзывать из моих «нежных объятий». Ситуация была патовой для нас двоих: я не мог раз и навсегда прикрыть эту «усладу рукоблудов», а моя настойчивость серьезно вредила Семиному бизнесу. И вот, убедившись, что я от него не отстану, во время моего очередного посещения Семен предложил «альтернативный вариант»: до прояснения ситуации в законодательной базе заключить «временное перемирие» и получить в его лице «добровольного помощника для освещения положения дел в порнобизнесе». Подтверждая серьезность своих намерений, он тут же сдал мне одного своего клиента, являющегося, по его подозрению, ярко выраженным педофилом. Его «наводка» подтвердилась, и после короткой, но весьма красивой операции я сумел избавить город от одного из самых наглых и активных соблазнителей детей. Сорокатрехлетний подонок не только покупал «услуги» малолетних беспризорников, но и умело соблазнял подарками детей из вполне приличных семей, психологически точно выбирая тех, кто постесняется рассказать родителям о странных прихотях их «взрослого друга». Я даже позаботился о том, чтобы рожу подонка показали по телевизору, в программе «ТСБ» — для «дальнейшей профилактики»…

Семен сумел вывести меня и еще на пару весьма перспективных дел, демонстрируя, насколько выгодно иметь своего осведомителя в этой области. Хоть на душе было и мерзко, но до поры до времени я был вынужден согласиться терпеть его — в создавшейся ситуации такой расклад был выгоднее «вечного пата». И все же омерзителен он был мне до зубовного скрежета. Мудрая Катя Беликова все время повторяла, что «агентура — это девяносто процентов успеха в нашей работе, а относиться к агенту надо, как к замужней любовнице: с повышенной корректностью и радушием». Но, видать, крепко въелись в меня армейские принципы и максимализм: умом понимал, а душой морщился: словно рыбий жир пьешь — полезно, но противно…

Был Семен из той породы людей, которых независимо от образования, воспитания и социальной принадлежности называют емким и характерным словом — быдло. Здоровый, как лось, наглый и недалекий, самоуверенный и «распальцованный», он одинаково раздражал и интеллигентов, и работяг, и даже бандитов. В оперативных разработках он проходил у меня под псевдонимом Крестьянин. Есть люди, которые уникально подходят к своей работе, живут ею, видят в ней призвание. Держу пари: если бы Семен не занимался порнографией, он был бы сутенером, ибо это была как раз его стихия.