Петербургская баллада
Шрифт:
— Привет, — пробасил он в трубку, — узнал?
— Узнал, — ответил я. — Есть новости?
— Выполнил твою просьбу, — сообщил он, — кассеты уже у меня. Можешь подъезжать.
— Только кассеты? — насторожился я. — Или «хвосты» тоже есть?
— И копыта и рога, — хохотнул он в трубку. — Подъезжай, поговорим. Только пораньше, а то народ повалит — не до того будет…
Около трех месяцев назад в городе стали появляться порнокассеты «нового толка»: так называемое «черное порно». Это были записи реально происходящих изнасилований и пыток. «Товар» редкий, а потому крайне дорогой. Последний раз я сталкивался с подобной мерзостью во времена локальных войн на Кавказе — там была широкая возможность для подобных съемок. Выйти на точки, торговавшие этой продукцией, было крайне
Начало зимы в этом году было на редкость слякотным и дождливым. Природа то укутывала город снегом, то, капризничая, размешивала его в водянистую, грязноватую кашу. Вот по этой «манной каше» я и ехал на своей «семерке» к рынку в Автово — «по грязи к грязи».
У меня довольно сложное отношение к «эротической видеопродукции». С одной стороны, как вполне здоровый, молодой и нормально ориентированный мужик, я с удовольствием облизываюсь на Ким Бэйсингер в «Девяти с половиной неделях». Тоскую о манящей развращенности Сильвии Кристель в «Эммануэль». Искренне огорчусь, если кому-нибудь придет в голову «подвергнуть цензу» довольно-таки вольные видеоклипы «с эротическим уклоном» на нашем телевидении, но… В том-то и дело, что я молодой и нормально ориентированный мужик, а потом, мне откровенно противно видеть очумевшие глаза коровы и радостно ухающего мужика позади нее. Ну, режьте меня на части, это даже не смешно. А все эти фетишисты, некрофилы, педофилы, содомиты… Это уже не брезгливость, а злость. Злость, что кто-то хочет внести в мой мир «гурманизм дерьма» и «оттенки помоев». Эстетика? Ультрамодность? Право на личный выбор? Да бога ради, пока это не оскорбляет моих чувств. Можете хоть кастрировать себя, только не надо это делать в том месте, где я ем или читаю. У нас все время защищают «права меньшинств». Я — «большинство». Меня никто не защищает. Это никому и в голову не придет. Поэтому я устал и начал защищать себя сам. Считайте меня эгоистом, но я полагаю, что мое право выбора тоже имеет значение. Страшненько, когда грязь становится нормой. Я — «примитивный солдафон» и считаю, что запретных тем не существует как таковых. Есть темы безнравственные. И есть опошление чувств и вкусов. И я не хочу, чтобы кто-то «воспитывал» моих детей (если, конечно, они у меня когда-нибудь появятся) в убежденности, что женщина — это объект удовлетворения физиологических нужд, а педофилия и скотоложество — эстетика гурманов. Слово «порнография» происходит от двух греческих терминов: «порнос» — грязь и «графо» — пишу. В дословном переводе: «описание грязи». Я же из тех, кто не любит ходить по грязи, читать о грязи и жить в грязи… В этом со мной можно поспорить, но заставить меня изменить мнение и жить по-другому — нельзя…
Отвлекаясь от навеянных распутицей и предстоящим разговором мыслей, я включил радио.
…Город гранита теперь из стекла, стержень души — из злобы.
Дети кухарок правят страной, Ницше — трактуют холопы.
Боги не слышат своих сыновей, безумье — религия мира.
Мифы меняются все быстрей, меняются с ними кумиры…
А я надену эполеты, на пояс кортик прицеплю,
И строевым, чеканным шагом, пройдусь у бездны на краю
И мир измениться немножко, безумьем правленый моим,
И пробужденные принцессы сотрут с лица вульгарный грим…
Припарковав машину возле рынка, я посидел в ней еще немного, дослушивая песню, и, выключив магнитолу, направился к палатке Семена. Крестьянин уже ждал меня, забросив «лапти» сорок пятого размера на уставленный порнокассетами столик, и жрал из пластиковой тарелки какую-то гадость. Странно: я всегда считал общение со стукачами делом малоприятным и даже постыдным. Нужным — да, но все же гадостным. Однако ни с одним агентом это чувство не было так обострено, как с Крестьянином.
— А-а… привет! — взмахнул ложкой Семен, словно бы случайно заляпывая мою куртку каплями жира. — Супчика хочешь?
— Спасибо, сыт. Рассказывай.
— Расскажу, расскажу, — пообещал Семен, хитрым прищуром прицеливаясь в меня. — Только сперва одну тему обсосать не мешало бы…
— Что ж… Давай, — покладисто согласился я, присаживаясь на краешек стола.
— Наводки я тебе дельные подкинул?
— Дельные, — согласился я.
— Информация о «черном порно» тебе очень нужна?
— Очень.
— Я тебе ее солью, — пообещал Семен, — но… на этом и закончим. Согласись: я наш договор выполнил и перевыполнил. Так что…
— Семен, я до сегодняшнего дня свое слово держал? — спросил я в ответ.
— Ну… Вроде бы…
— Вроде бы или держал?
— Ну, держал.
— Стало быть, мы оба придерживаемся первоначальной договоренности, — отрезал я. — Ты даешь мне информацию — я делаю вид, что тебя не замечаю. Так что давай не будем менять правила во время игры.
— Все равно же сделать мне ничего не сможешь! — начал яриться он.
— А мне много не надо, — признался я. — Так… Поднагадить малость… Исключительно для души. А это я умею — ты знаешь.
— Информацию тоже разную можно давать, — набычился он. — Например, о том, сколько кассет за день продано, да о том, какие у покупателей мозоли на правой руке…
— Так и я в отделе не один, — напомнил я. — Я-то про тебя забуду, а коллеги мои тобой заинтересуются. Хоть по очереди, хоть все вместе… И будет, как в твоих фильмах: «О-о! Дастиш фантастиш!» Так что давай коней на переправе не менять, а придерживаться строгой договоренности. Пока законов по этому поводу нет — временное перемирие. Тебе не нравится? Мне тоже… Все на добровольной основе: хочешь — будем друг друга терпеть на взаимовыгодных условиях, хочешь — повоюем…
Он смотрел на меня с такой нескрываемой ненавистью, что я даже обрадовался: неужели ударит? Я бы не возражал. Физически он сильнее меня — кабан за сто кило весом, а вот в рукопашке… Интересная у нас «агентурная встреча» выходит. В кино и книгах всегда тихо, полюбовно, шепотом, в уголку, а у нас: в центре базара, на повышенных тонах и с желанием друг другу в глотку вцепиться. Нет, не пошли мне на пользу уроки Беликовой по работе с агентурой. Есть такое быдло, которое только силу понимает. Кстати, с самой Беликовой он бы и разговаривать не стал. А если и стал бы, то только матом. Тех, кто слабее его, Семен не уважал: держал фасон… Ну, давай, боров, давай, сделай одолжение: начни…
Нет, интуиция у этого хряка была: понял, что откатку не дам, а вот по сопатке — с удовольствием. Понял и притормозил. Пусть себя утешает тем, что «с ментом накладно связываться», в глубине души осознает: не расчет, а банальный страх остановил. Ненавидеть от этого будет только сильнее, но зато и понимать станет лучше. С волками жить…
— Худой мир лучше доброй ссоры, — буркнул он и сплюнул мне под ноги. — Просто по-человечески хотел… По справедливости…
— Что сказать-то хотел? — напомнил я.
— Держи, — он вынул из-под прилавка и протянул мне две кассеты. — Это из той самой серии. На пробу дали.
— Кто?
— Конь в пальто… Я знаю? Подошли, предложили…
— Так не делается, — поморщился я. — Ты это знаешь, и я это знаю, а потому давай без кроссвордов. Сказал «а», говори уж и далее… Это, — кивнул я на кассеты, — статья… даже при наши законах — статья. И не из слабеньких. Просто так незнакомому человеку такой компромат не подкинут… Кто дал?
— Какой ты недоверчивый, — оскалился в улыбке Семен. — А я ведь правду говорю. Жизнь, она иногда вопреки всякой логике бежит… Ходил тут несколько дней один человечек. Присматривался ко мне, принюхивался. Я даже забеспокоился: не извращенец ли, — он жизнерадостно гоготнул над собственной шуткой, — потом все же подошел ко мне. Начал издалека: за жизнь, за бизнес… Спрашивал, что идет лучше, какие клиенты попадаются… Когда я его послал по конкретному адресу, перешел к делу. Предложил товар «на пробу». Товар эксклюзивный, а потому ценник заоблачный, но и табош — пополам…