Петербургская баллада

Леонтьев Дмитрий Борисович

— Дело таково, что некоторые детали я хотел объяснить сам, — скрипучим от долгого безмолвия голосом ответил старик. — Да и посмотреть на вас хотел… Когда вы… начнете, меня, скорее всего, уже не будет. А мне надо знать… Хотя бы представить… ТЕХ я не могу даже представить, так хоть вас…

— Вам сказали, что за это я возьму с вас дороже?

— Неважно, — поморщился старик. — Деньги для меня уже не имеют значения. Мне все равно уже не выйти отсюда, а здесь у меня есть все… Но все равно — спасибо. Мне объяснили, что так не делается, но я очень просил… Ник… Игнатий Ростиславович — мой старый друг, и, зная, что меня опасаться не стоит, он пообещал вас уговорить… Пусть мое имя останется для вас тайной — оно все равно не играет роли… — «Тайной, — усмехнулся про себя Протей. — В моем деле ничто так не раздражает, как тайны. Раз тайна — значит, опасность. Ты — Михайлов Анатолий Викторович, профессор мединститута, шестидесяти трех лет. Все я про тебя знаю: и адрес, и семейное положение, и… причину…» — Дело сложное, — сказал старик после некоторой паузы, — нужно не только… наказать, а еще и найти всех, кто замешан в этой истории… Я и не успел… Да и не смог… Вы сможете?

— Работу будет контролировать Игнатий Ростиславович. Я буду находить людей, сообщать ему степень их виновности, он будет «утверждать». Но вы понимаете, что в данном случае «заказов» может оказаться много? Почему вы не хотите наказать только виновника?

— А там нет невиновных! — Неизвестно откуда взялась ярость в этом высохшем теле, но умирающий даже приподнялся на кровати, сверкая сухими, полубезумными глазами. — Те негодяи, с камерой… Это не первое их дело… Они зарабатывают на этом, я узнал… Нет-нет, всех… Всех, чтоб и следа их поганого на этой земле не осталось… Всех!..

Вспышка ярости угасла, и он обессилено откинулся на подушки, сипло втягивая воздух. Узловатые, перевитые сильно выступающими венами пальцы хищно сжимались и разжимались, комкая одеяло.

— Меня уже не будет, — повторил он. — Но Ник… Игнатий Ростиславович не подведет. Он мой старый товарищ, еще с университета… Не подведите и вы…

«Не только интеллигент, но и не выученный жизнью дурак. — Протей с презрением посмотрел на старика. — Предают как раз друзья, это на врагов всегда можно положиться. И твой «друг детства» с превеликим удовольствием после твоей смерти хапнул бы деньги, отменив заказ».

— Денег вам должно хватить, — сказал старик. — Я продал все, что нажил за свою жизнь. Все, до последней книги из библиотеки… Какая у меня была прекрасная библиотека! Если б вы только видели!.. Квартира в сталинском доме, в центре города, машина… не новая и престижная, но вполне ничего… Дача в Разливе… Мебель, иконы, картины… Должно хватить на все… и на всех… Но прошу вас: сделайте так, чтобы они мучились! Я хочу, чтобы они мучились! Как я, как Катя!..

— Как получится, — сухо сказал Протей. — Но качественную работу гарантирую.

— Да, мне сказали, что вы специалист высочайшего уровня, — старик пожевал губами, словно решая: говорить или нет, и все же признался: — Я неправильную жизнь прожил. Много и подлостей сотворил, и нечестного много, а хорошего у меня в жизни всего и было, что она… Катенька… Она — поздний ребенок. Думали с женой, что не будет у нас детей, а тут вдруг она, словно подарок на старость. Такие дети обычно балованные бывают, а Катенька, наоборот, излишне скромной была. Красивая, а тихая — словно и не городская вовсе… Музыку очень любила… Я, дурак, ее в свой институт чуть ли не силой затолкал — хотел, чтоб все время на глазах была, а ей надо было в консерваторию… Эх!.. Не знаю, что там получилось. Она и поначалу немного рассказывала, а после того, как я ее к следователю потащил, так и вовсе замкнулась. Понял только, что опоили ее чем-то… но не водкой — спиртное она не пила… и… не могу про это вспоминать… надругались над ней. Да не просто надругались, а сняли на кассету… потом одноклассники затравили насмешками…

— Одноклассники или однокурсники? — уточнил Протей.

— Что? — очнулся от воспоминаний старик. — Однокурсники… Какая разница? Главное, что затравили…

— Разница большая. Меня интересует, где именно распространялась кассета. Только так можно выяснить, где спрятано начало этой ниточки. Ваша дочь не говорила, с кем она была… в тот раз?

— Нет. Молчала, как в рот воды набрала… Мне кажется, ей уже было все равно… Это я мстительный, ничего не забываю, ни плохого, ни хорошего, а она… она по-другому жила… Наверное, не надо было мне ее в милицию тащить. Я подонков наказать хотел, а получилось так, что это стало последней каплей в чаше ее терпения… Она повесилась, когда меня дома не было. Я ее сам, вот этими руками из петли вынимал…

— Враги у нее были?

— Какие враги у такой… Она вся неземная была, воздушная…

— Как раз у таких враги и бывают, — сказал Протей. — Судя по тому способу, которым с ней разделались, кому-то очень не нравилась эта ее «воздушность»… Парень у нее был?

— Нет, — вздохнул старик, — я за этим строго следил…

— Может быть, вы просто не знали?

— Она послушная была… Лучше бы не слушала меня, старого дурня. Все было бы не так…

— Кассета где?

— У следователя. Он ее изъял у одного лоботряса… Вадика Курдюкова. Тот клянется, что нашел ее вместе со всеми. Подбросили в класс, где у них должны были быть занятия. Ребята подтверждают… Но он ее все равно у себя держал, сволочь… Понравилась, наверное, рукоблуду прыщавому… Вы бы видели, что они с ней делали!.. Хорошо, хоть мать ее до этого дня не дожила. А меня, видать, за все мои грехи, судьба именно так наказать решила… Да уж больно жестоко… Как вас зовут?

— Протей.

— Я настоящее имя спрашиваю, — сказал старик, — мне это важно знать… Да и чего вам бояться: я уже никому сказать не успею…

— Протей, — повторил киллер. — Вам этого достаточно.

Старик вздохнул, но настаивать не стал, понимал — бесполезно.

— Протей — один из античных морских богов, — вспомнил он, — вы были моряком?

— Моряком я не был, — сказал киллер. — Просто мой тезка был знаменит еще и тем, что, уходя от погони, постоянно менял облик, а я довольно неплохо умею работать с гримом… Это все, что вы хотели мне сообщить?

— Да. Я хотел, чтобы вы знали причину заказа. Это — возмездие… И это благое дело. Такие подонки не имеют права жить!

— «Благих» убийств не бывает, — сказал Протей. — Вы платите деньги — я делаю свою работу.

И, не прощаясь, вышел.

Больной откинулся на подушку и пустым взглядом смертельно усталого человека уставился в потолок. Он лежал так до тех пор, пока из-под подушки не раздалось едва слышное курлыканье телефона. Стремительным, совсем не старческим броском он вскинулся с кровати, вынул телефон, поднес к уху:

— Да. Так… Так… Ясно.

Спрятал трубку в карман пижамы, весело и хищно улыбнулся входящему в палату широкоплечему человеку в наброшенном поверх мундира белом халате:

— Так-то, капитан! И никаких гвоздей!

— Может, все-таки проводить его, пока не поздно, а, господин подполковник? — В голосе вошедшего слышались азарт и тревога.

— Он слежку кожей чует, — отверг предложение подполковник. — Уйдет легко. Даже от нас уйдет. Профессионал! И тогда вся операция насмарку. Нет, будем ждать. Он — умница, на студента выйдет быстро, не опасаясь. Чего мокрохвостого студента опасаться? Тут мы его и возьмем. Круг замкнется. Полный заказ: от и до. Сейчас ничего не пришьешь: отвертится. Работать стало сложно, но мы и в эти времена хитрый болт найдем, тоже не мальчики-первогодки…