Петербургская баллада
Шрифт:
Когда машина «вязаной шапочки» остановилась у офисного центра где-то на окраине города — кажется, это была Ржевка, — я уже был готов последовать за «объектом», но девочка осталась в машине, и я решил на этот раз отпустить его одного — сейчас нельзя было рисковать даже в мелочах, «момент истины» был слишком близок. Вытащив из отделения для перчаток пачку сигарет, я прикурил и приготовился ждать. Сколько лет пытаюсь избавиться от этой пагубной привычки, а нет-нет, да сорвусь. У меня странные отношения с сигаретами: я могу не курить месяцами и не чувствовать дискомфорта, но стоит психануть — и все обещания, принципы и зароки летят к черту. Все могу вытерпеть, не могу только, когда при мне обижают женщин и детей. Беликова мне как-то притаскивала фильм «Секреты Лос-Анджелеса» с Расселлом Кроу в роли «психованного полицейского». Я понял, что она хотела этим сказать. Но я так же, как и герой Кроу, не могу смотреть на быдло, оскорбляющее женщин. Меня воспитывала мама — и ее заветы, наложенные на мои дальнейшие принципы и опыт, дали достаточно гремучую смесь. Да, я знаю, что у меня в такие моменты «падает планка», и мне абсолютно по фигу, что со мной будет дальше, но если при мне обижают женщину, я просто не могу не сломать эту ненавистную мне челюсть… Плохая привычка для инспектора полиции нравов… Вот и сейчас, пытаясь успокоиться, я курил одну сигарету за другой, ожидая возвращения «вязаной шапочки».
Мое внимание привлек нищий, сидевший на ступенях входа в офис-центр. Судя по всему, бывший военный, получивший ранение в войнах на Кавказе. Этот вывод я сделал, взглянув не на камуфляж, в который был одет бродяга (мало ли бомжей в последнее время облачаются в «хаки», пытаясь вызвать жалость), а в его лицо. Говорят, рыбак рыбака видит издалека. Так и я буквально кожей чувствую людей, прошедших горнило войны. Было в его глазах что-то такое, благодаря чему несложно понять: парень не при штабе отъедался. Я редко вижу «афганцев» или «чеченцев», просящих милостыню, — не тот народ, чтобы подаяние просить. Значит, совсем бедолагу прижало… Рядом с парнем лежали костыли, а правая нога солдата была неестественно вывернута. В руках он держал гитару и, перебирая струны посиневшими от холода пальцами, негромко пел давно знакомую мне песню:
Романтика киллеров манит нас, кодекс воров в законе,
Страсти ищем в старом кино, женщин — в грязном притоне.
Детям уже не понять отцов, прервана связь столетий.
И гонит нас по дорогам чужим, не странствий, а страхов ветер.
А я надену эполеты, на пояс кортик прицеплю,
И строевым, чеканным шагом, пройдусь у бездны на краю,
И мир измениться немножко, безумьем правленый моим,
И пробужденные принцессы сотрут с лица вульгарный грим…
Вынув кошелек, я пересчитал наличность. Негусто. С деньгами у меня сложные отношения, я бы даже сказал, что у нас с ними крайне удачная игра в прятки: ни они меня найти не могут, ни я их. Оставив себе на всякий случай двести рублей (не беда, перезайму у Григорьева или у Дастина), остальные деньги, выйдя из машины, я протянул солдату.
Он пристально посмотрел на меня и, неловко кивнув, спрятал бумажки в карман камуфляжа.
— Воевал? — спросил я.
— Четыре командировки. ОМСБОН.
— Кавказ?
— Что б ему неладно…
У парня были ярко-голубые глаза и светло-русые волосы. Именно так в старых сказках представляли древнерусских героев. Он явно стеснялся своего способа зарабатывать на хлеб. Наверное, именно поэтому не пошел «на промысел» в более людные и доходные места. Я неловко топтался возле него и наверняка сказал бы какую-нибудь ободряющую глупость, но тут из дверей офисного центра появился «вязаная шапочка», и я поспешил ретироваться.
Поездка наша была недолгой. Минут через десять мой «ведомый» остановился у грязно-серой блочной девятиэтажки где-то в районе метро «Дыбенко» и, галантно распахнув перед девочкой дверь, вывел ее из машины. Едва они скрылись в парадной, я спешно припарковал «семерку» у обочины и поспешил следом за ними. Не входя в подъезд, дождался, пока раздастся скрежет закрывающихся дверей лифта и неспешно начал про себя отсчет: «один, два, три…» На «тридцати двух» лифт застыл где-то вверху. Я дождался, пока кабина спустится ко мне, и начал отсчет по новой. Это был седьмой этаж, такой же грязный и провонявший, как и вся парадная. Мокрые следы двух ног — поменьше и побольше — вели к обшитой дерматином двери. Даже не прислушиваясь, можно было различить сюсюкающий голос «вязаной шапочки» — следовательно, второй двери в квартиру либо не было, либо она была не заперта, что как нельзя лучше подходило к моим планам. Будь дверь металлическая или открывайся она наружу — было бы сложнее. Скорее всего, квартира была съемной, приспособленной порнодельцами как раз для таких случаев, и на оплату более дорогих апартаментов они попросту поскупились. Люблю скупых врагов — они обходятся дешевле…
Оружия при мне не было, а в квартире, кроме «вязаной шапочки», могли находиться еще люди. Что ж, тем хуже для них. Я выждал ровно двадцать минут, глубоко, словно перед броском в воду, вздохнул и одним мощным ударом ногой под замок вынес дверь.
Директор оторвался от бумаг и с удивлением посмотрел на вошедшего в его кабинет человека.
— Что вам угодно? — довольно резко спросил он, раздосадованный и тем, что его отрывают отдел, и тем, что посетитель вошел без стука.
— Простите, задумался, — хлопнул себя ладонью по лбу вошедший. — С самого утра столько дел навалилось, тут не только о манерах, о причине визита забудешь… не обижайтесь на меня, Сергей Игоревич. Виноват. Будьте снисходительны к задумавшемуся солдафону.
Посетитель развел руками и так обаятельно улыбнулся, что директор проникся к нему симпатией — в наше время нечасто встретишь людей, умеющих искренне просить прощения.
— Чем могу? — директор жестом указал посетителю на стул.
— Моя фамилия Симонов, — представился вошедший, присаживаясь.
— Ах, да, — припомнил директор, — мне звонили утром… Вы по поводу самоубийства Катеньки Михайловой? Ужасное происшествие. Ваши коллеги уже были у нас…
— Я из другой организации, — мягко возразил посетитель, — у вас были сотрудники уголовного розыска, а я… — Он достал из кармана удостоверение и протянул директору: — Федеральная служба безопасности. Полковник Симонов Виктор Иванович.
— Я все равно не разбираюсь во всех этих бумажках, — поморщился директор, — столько учреждений появилось, названия меняются каждый день… Лучше скажите, чем я могу вам помочь?
— Дело оказалось куда более сложным. Как вам известно, это не просто самоубийство. В чистом виде уголовная статья — доведение до суицида. Но ниточки тянутся еще дальше… не буду рассказывать все, скажу лишь, что дело крайне некрасивое. И социально опасное. Вы так и не дознались, кто принес в институт эту кассету?
— Простите, но это не моя компетенция, — обиделся директор — у меня достаточно проблем по руководству этим учреждением, чтоб еще заниматься и сыскными функциями. Если уж ваши сотрудники бессильны, какой может быть спрос с меня?
— Не спрос, а помощь, — мягко поправил посетитель. — Кто-то из ребят наверняка должен знать зачинщика этой истории.
— Так что вас интересует относительно учащихся?
— Кто из них может помочь нам осветить эту проблему? — мягко спросил посетитель.
— Кто будет стучать? — с ехидным полуутверждением уточнил директор.
Посетитель посмотрел на него устало и печально.
— Да, — негромко сказал он. — Стучать. Закладывать. Предавать товарищей. Наушничать… в городе появилась фирма, занимающаяся изготовлением и распространением так называемого «черного порно». Вряд ли вы знаете, что это такое, поэтому я поясню. Это натуралистические съемки изнасилований, пыток, иногда — убийств… Это очень большие деньги, Сергей Игоревич, и очень выгодный рынок сбыта. Куда более выгодный, чем даже детское порно. Хотя и этим они также не брезгуют… Ваша ученица оказалась одной из жертв этой группировки. Мало того, что ей пришлось пережить подобный ужас, так ее еще опозорили перед товарищами. Из жертвы превратили в посмешище. И будут еще жертвы, много жертв, потому что этим подонкам нужно много денег. А чтоб остановить их, надо совершить небольшую сделку с совестью. Или искать путь к ним долгий и честный, стиснув зубы при виде результатов их трудов, или склонить к стукачеству, доносительству, предательству человека, способного указать более короткий путь… Приятный выбор, да? И там чувствуешь себя мерзавцем, и здесь. Кто-то гадит — простите за сквернословие, — а мерзавцем почему-то чувствуешь себя ты… Я делаю этот выбор каждый день…