Петербургская повесть

Басина Марианна Яковлевна

— Здравствуй, Кукольник, — сказал Николай. — Благодарю тебя за прекрасную пьесу и поздравляю с успехом. Предлагаю сделать некоторые изменения. Мое мнение отнюдь не обязательно, можешь его не принять. Я не литератор, но полагаю, что сочинение бы выиграло, если бы сделать то-то и то-то.

— Ваше императорское величество! — воскликнул Кукольник. — Вы так беспредельно осчастливили меня! Я много раз читал мою пьесу опытным литераторам, и, клянусь богом, никто не сделал мне таких верных замечаний, как ваше величество!

Кукольник прославился. Сенковский произвел его в Гете. В театре репетировали его новые драмы.

И как было

актерам, привыкшим к бесцветности и бездумности водевилей, дешевым эффектам мелодрам, трескучести и выспренности «патриотических» драм, понять и оценить «Ревизора»…

«Положение русских актеров жалко, — сокрушался Гоголь. — Перед нами трепещет и кипит свежее народонаселение, а им дают лица, которых они и в глаза не видали… На чем развиться таланту? Ради бога, дайте нам русских характеров, нас самих дайте нам, наших плутов, наших чудаков! на сцену их, на смех всем! Смех — великое дело: он не отнимает ни жизни, ни имения, но перед ним виновный, как связанный заяц…»

И он постарался восполнить пробел.

«РЕВИЗОР СЫГРАН»

Весна в 1836 году выдалась ранняя. Двадцать второго марта уже вскрылась Нева, которая обыкновенно освобождалась от льда лишь к середине апреля. Заработали перевозчики, гоняя лодки с чиновниками, солдатами, старухами няньками, английскими конторщиками на Васильевский остров и обратно. Влетел в Неву первый пароход.

Столица преобразилась в лучах весеннего солнца. В окнах многочисленных магазинов вместо шерстяных чулок появились летние фуражки и хлыстики.

Нева, Дворцовая пристань. Гравюра Л. Тюмлинга. 1830-е годы.

Гоголя тянуло на улицу. «Сильно люблю весну. Даже здесь, на этом диком Севере, она моя. Мне кажется никто в мире не любит ее так, как я. С нею приходит ко мне моя юность; с нею мое прошедшее более чем воспоминание: оно перед моими глазами и готово брызнуть слезою из моих глаз. Я так был упоен ясными, светлыми днями Христова воскресенья, что не замечал вовсе огромной ярмарки на Адмиралтейской площади. Видел только издали, как качели уносили на воздух какого-то молодца, сидевшего об руку с какой-то дамой в щегольской шляпке; мелькнула в глаза вывеска на угольном балагане, на котором нарисован был пребольшой рыжий черт с топором в руке».

Балаганы на Адмиралтейской площади. Гравюра Л. Тюмлинга. 1830-е годы.

В праздничные дни на петербургских площадях устраивались гулянья: балаганы, качели, катальные горы, музыка… Балаганов настроили целый городок с пестрыми флагами, толпой размалеванных штукарей и паяцев, которые, стоя на балкончиках, зазывали публику, обещая чудеса: альбиноса с красными глазами и белыми волосами, ученого слона, девушку-великаншу, предсказывающую будущее, дрессированных канареек, собачий балет.

Гоголь с улыбкой слушал, как вернувшаяся с гулянья Матрена, крестясь от страха, рассказывала: при ее глазах разрезали человека на несколько частей, даже кровь лилась, а он вдруг ожил, вскочил как ни в чем не бывало, забегал, запаясничал.

А из маленькой девочки вдруг сделалась огромная кухня с посудой и горшками.

— Чего только не придумают, господи прости… Ажно страх берет.

В другое бы время Гоголь непременно потолкался среди народа, посмотрел чудеса, послушал разговоры. Теперь выбирал он места поуединеннее, где можно без помех предаваться размышлениям. Думал об одном — о «Ревизоре». Репетиции комедии шли полным ходом, а на душе было смутно. Целые дни пропадал он в театре, смотрел, слушал, объяснял, советовал. Входил во все мелочи. А что толку? Не хотят, не могут. Один Сосницкий хорош. Внушал Дюру:

— Боже сохрани играть Хлестакова с обыкновенными фарсами, как играют водевильных повес и шалунов. Хлестаков просто глуп. Болтает потому только, что видит, что его расположены слушать. Врет потому, что плотно позавтракал и выпил порядочно вина. Говорит и действует безо всякого соображения. Он не в состоянии остановить внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из его уст совершенно неожиданно. Главное, играя его, показать как можно больше простоты и чистосердечия.

Александринский театр. Литография И. Иванова по рисунку В. Садовникова. 1830-е годы

Гоголь умолял театральную дирекцию дать хоть одну репетицию в костюмах. Отказали. Не положено. «Мне стали говорить, что это вовсе не нужно и не в обычае, и что актеры уж знают свое дело. Заметивши, что цены словам моим давали немного, я оставил их в покое».

А в «Санкт-Петербургских ведомостях» уже было объявлено, что в воскресенье 19 апреля «На Александрийском театре, в первый раз, Ревизор,оригинальная комедия в пяти действиях».

Всю последнюю репетицию накануне спектакля Гоголь простоял за кулисами, глядя на сцену. На нем был зеленый фрак с мелкими перламутровыми пуговицами, коричневые панталоны, на носу зачем-то золотые очки, в руках новый цилиндр. И весь этот парад, этот щегольской костюм так странно не вязался с застывшим лицом, полным скрытой муки.

Билеты на спектакль расхватали заранее. Друг Пушкина Соболевский просил достать ложу для семейства покойного историка Карамзина. Гоголь послал ему записку: «Вашего поручения вполне исполнить я не мог, потому что вы изволили дать знать мне очень поздно. Мне очень жаль, что для Карамзиных недостало ложи. Что же касается до кресел, то я могу достать около пяти и оставлю их для тех, которым вы прочите их.

Ваш преданный Н. Гоголь.

Впрочем, скажите Карамзиным, что если им угодно на второе представление, на котором будет и царская фамилия, то я приготовлю билеты».

И вот наступил день девятнадцатого апреля. Спектакли в Александрийском театре начинались в семь часов вечера, но зрители попроще приходили заранее, чтобы получше устроиться на верхотуре в райке. Посетители лож и кресел съезжались к началу спектакля.

«Петербург — большой охотник до театра», — говорил Гоголь. Гуляя по Невскому в утренние часы, заглядывая в сени Александрийского театра, он не раз наблюдал, как большая толпа осаждает грудью раздавателя билетов, высовывающего руку из окошечка. Лакеи, присланные господами, чиновники, офицеры, сидельцы из Гостиного двора…