Петербургская повесть
Шрифт:
Рассказывали о происшествиях в своих департаментах, приносили канцелярские анекдоты, обсуждали петербургские новости.
Новостей хватало. Компаньон Булгарина, Греч, рассердил государя. В «Северной пчеле» Греч по недосмотру напечатал содержание новой оперы «Роберт Дьявол», как оно было на французском языке. А опера шла с изменениями, которые велел внести царь. Греча предупредили — еще один такой случай, и его вышлют из столицы.
Несколько профессоров Петербургского университета заявили на ученом совете, что их сотоварищи берут взятки с чиновников, сдающих экзамен на чин. Возвратились в Петербург из-за границы молодые профессора, совершенствовавшиеся там. Они отвыкли от России. Им все дико. Ходят мрачные — не могут смириться, что весь век предстоит провести в этом царстве рабства.
По словам Анненкова, постоянного гостя Гоголя, «на этих сходках царствовала веселость, бойкая насмешка над низостью и лицемерием». Гоголь хоть и участвовал во всех спорах и разговорах, но больше слушал. «Никогда, однако ж, — рассказывает Анненков, — даже в среде одушевленных и жарких прений, происходивших в кружке по поводу современных литературных и жизненных явлений, не покидала его лица постоянная, как бы приросшая к нему наблюдательность… Для Гоголя как здесь, так и в других сферах жизни ничего не пропадало даром. Он прислушивался к замечаниям, описаниям, анекдотам, наблюдениям своего круга, и случалось пользовался ими».
При выборе собеседников Гоголь предпочитал острословам, светским болтунам, умникам людей обыкновенных и даже неученых, но знающих в тонкости какое-нибудь дело — будь то конный завод, фабрика, ремесло или даже игра в бабки, если это можно назвать делом. Полученные от собеседников сведения он заносил в маленькие тетрадочки и хранил до случая.
Очень любил Гоголь слушать рассказы знаменитого актера — Михаила Семеновича Щепкина, прожившего интересную жизнь. Щепкин был украинцем, крепостным графа Волькенштейна, выкупленным из неволи по подписке. С Гоголем они познакомились в Москве и очень подружились. Приезжая в Петербург, Щепкин останавливался у Гоголя. Маленький, кругленький, уже в летах, Михаил Семенович не без труда взбирался по крутой темной лестнице дома на Малой Морской и уже снизу кричал:
— Нема лучше, как у нас, Якиме ступив — уж и в хати, а тут дерысь-дерысь!
Прочитав «Старосветских помещиков», Щепкин, лукаво улыбаясь, сказал Гоголю:
— А кошка-то моя.
Случай с появлением одичавшей кошки, которую Пульхерия Ивановна приняла за вестницу близкой смерти, действительно произошел с бабкой Щепкина, и Щепкин как-то рассказал об этом Гоголю.
Однажды Анненков застал у Гоголя пожилого человека, который подробно, со знанием дела рассказывал о поведении сумасшедших, об их нелепых идеях. Гоголь подсел и слушал. Когда стали расходиться и один из приятелей позвал пожилого господина, Гоголь сказал:
— Ты ступай… А они уже знают свой час и, когда надобно, уйдут.
Сведения, полученные от гостя, пригодились в «Записках сумасшедшего».
Пушкин рассказывал, что описание степи в «Тарасе Бульбе» внушил Гоголю он. Один знакомый
Для Гоголя ничего не пропадало даром.
«КАКОВ ГОГЕЛЬ?»
В «Авторской исповеди» Гоголь писал: «Обо мне много толковали, разбирая кое-какие мои стороны, но главного существа моего не определили. Его слышал один только Пушкин. Он мне говорил всегда, что еще ни у одного писателя не было этого дара выставлять так ярко пошлость жизни, уметь очертить в такой силе пошлость пошлого человека, чтобы вся та мелочь,которая ускользает от глаз, мелькнула бы крупнов глаза всем. Вот мое главное свойство, одному мне принадлежащее, и которого, точно, нет у других писателей».
Обнаружив у Гоголя это удивительное свойство, Пушкин побуждал его засесть за большое сочинение, где это свойство могло бы проявиться во всей полноте. «Пушкин заставил меня взглянуть на дело сурьезно. Он уже давно склонял меня приняться за большое сочинение и наконец, один раз, после того, как я ему прочел одно небольшое изображение небольшой сцены, но которое, однако ж, поразило его больше всего мной прежде читанного, он мне сказал: „Как с этой способностью угадывать человека и несколькими чертами выставлять его вдруг всего, как живого, с этой способностью не приняться за большое сочинение! Это, просто, грех!“ Вслед за этим начал он представлять мне слабое мое сложение, мои недуги, которые могут прекратить мою жизнь рано; привел мне в пример Сервантеса, который, хотя и написал несколько очень замечательных и хороших повестей, но если бы не принялся за Донки-шота, никогда бы не занял того места, которое занимает теперь между писателями, и, в заключение всего, отдал мне свой собственный сюжет, из которого он хотел сделать сам что-то вроде поэмы и которого, по словам его, он бы не отдал другому никому. Это был сюжет „Мертвых душ“».
Пушкин уже с первых шагов Гоголя разглядел в нем необычайный талант, радовался этому, гордился тем, что Россия, несмотря ни на что, не оскудевает талантами.
«Каков Гогель?» — писал он Вяземскому после выхода «Вечеров на хуторе». Гоголь интересовал его. И чем дальше, тем больше. Имя Гоголя замелькало в письмах Пушкина, в его дневнике. 1833 г. 3 декабря: «Вчера Гоголь читал мне сказку: Как Ив. Ив. поссорилсяс Ив. Тимоф. [3] — очень оригинально и очень смешно». 1834 г. 7 апреля: «Гогель по моему совету начал Историю русской критики». 3 мая: «Гоголь читал у Дашкова свою комедию».
3
Пушкин имел в виду «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем».