Петербургский рубеж
Шрифт:
— Господа, — царь подошел к Марии Федоровне и почтительно поцеловал ей руку, — я узнал от матушки, что вы будете сегодня у нее в гостях. И решил ее навестить, а заодно и встретиться с вами. Ведь Зимний дворец — далеко не самое подходящее место для неофициальных встреч. Слишком много там тех, кто не хочет или не умеет держать язык за зубами.
Мы с Ниной Викторовной понимающе переглянулись. По информации, которую нам сообщил Евгений Никифорович Ширинкин, кое-кто из служителей Зимнего стал проявлять ненужное любопытство, выясняя, что за таинственные незнакомцы были удостоены встречи с императором и его семьей. Да и вокруг дворца великого князя Александра Михайловича стали мельтешить подозрительные личности.
— Ваше величество, — сказал я, — вы абсолютно правы. И коль наша встреча состоялась сегодня, то мы готовы ответить на все заданные нам вопросы. Честно и откровенно, — я посмотрел прямо в глаза Николаю.
Император не отвел взгляда. Я понял, что начался тот самый разговор, ради которого мы, собственно, и проделали такой долгий путь из Порт-Артура в Петербург.
— Ваше величество, через несколько лет один из политических деятелей России скажет следующее: «Если вы шахматист, то должны знать, что иная шахматная партия бывает проиграна безнадежно ходов за тридцать до мата. С нами произошло то же самое. Ошибки и нерешительность Александра Второго, незаконченность его реформ, внутреннее противоречие между ними и его политикой сделали революцию неизбежной».
— А в чем, собственно, ошибки и нерешительность моего деда? — спросил Николай. — Ведь убитый злодеями помазанник Божий был освободителем. Во всяком случае, именно так называл его народ.
— Да, ваше величество, император Александр Второй в 1861 году освободил крестьян от крепостной зависимости. Но как бездарно это было сделано?!
Помещикам досталось больше половины пригодной для обработки земли. Остальное — крестьянам. Вместе с землей крестьяне получили на шею ярмо выкупных платежей. Срок их истекает в 1910 году, хотя выплаты по некоторым долгам должны были продолжаться аж до 1955 года! По разным оценкам, эти выкупные платежи с набежавшими процентами составляют от девяноста до ста десяти процентов дохода крестьян. То есть у крестьян нет денег для того, чтобы приобрести необходимый сельскохозяйственный инструмент, машины и удобрения.
Отсюда и такая низкая урожайность. Если в Европе нормальный урожай считался в полторы сотни пудов зерна с десятины, то в России даже в богатых хозяйствах он был около семидесяти пудов, а в бедных — от двадцати пяти до тридцати пудов. Это даже не бедность, а откровенная нищета. В России каждый год голодают по нескольку губерний, а по весне, когда заканчиваются продукты, впроголодь живет большинство крестьян.
— Но ведь это ужасно! — воскликнула Мария Федоровна, внимательно слушавшая наш разговор.
— Да, ваше императорское величество, — ответил я, — но дело обстоит именно так. Государь может вам подтвердить, в докладах ему губернаторы регулярно сообщают о недородах и голоде в их губерниях.
Николай II угрюмо кивнул, подтверждая мои слова… А я тем временем продолжил:
— А что помещики, которым досталась земля — причем самая лучшая — и деньги, полученные от государства в качестве выкупа — они стали жить богаче, а на их земле появились крупные хозяйства, производящие дешевое зерно? Как бы не так! К началу века из более сотни тысяч помещичьих хозяйств Европейской России лишь восемнадцать тысяч имели более пятисот десятин земли. А полсотни тысяч помещиков имели менее пятидесяти десятин, из них половина — менее десятка десятин, то есть они стали практически однодворцами.
— И какой же вы предлагаете выход из сложившейся ситуации? — спросил Николай II. — Как сделать крестьян богаче? Ведь нищета крестьян, которые составляют большую часть населения империи, это нищета и самой империи.
— Это так, ваше величество, — вступила в разговор Нина Викторовна, — и единственный способ — это тот, к которому прибегли в Советской России в начале тридцатых годов. Я имею в виду коллективизацию.
Для начала необходимо отменить выкупные платежи. На какое-то время это снизит напряжение в низах. Крестьянам надо дать возможность перевести дух. А потом, используя общину, начать кооперировать сельское хозяйство. На общинные деньги покупать сельскохозяйственное оборудование, локомобили, удобрения, сортовое зерно. Развернуть подготовку агрономов, ветеринаров, экономистов, которые помогли бы крестьянским кооперативам с большим экономическим эффектом вести свои дела.
— А как же помещики? — спросил царь. — Ведь они в таком случае могут лишиться своей собственности?
— Так за исключением абсолютного меньшинства помещичьих хозяйств, земли у них и так считайте что уже нет, — ответил я, — свои земли помещики промотали, проиграли в рулетку, сдали в аренду крестьянам — тем, кто побогаче. Если бы реформа случилась на сто лет раньше, когда помещики еще не обленились… Но что сделано, то сделано…
Земли помещиков давно уже заложены-перезаложены в банках, в том числе и в принадлежащем государству Дворянском банке. Если это и вызовет у кого-то неудовольствие, то не у помещиков, а у банкиров. Тем более что банки наши — далеко не наши. В основном они принадлежат иностранному капиталу. Вот там-то и начнут биться в истерике господа-банкиры, которые годами сосали соки из России. А те крупные помещичьи хозяйства, что сейчас производят основную часть товарного хлеба, так и будут заниматься этим делом, просто к ним добавится изрядное количество крестьянских артелей. Тогда появится смысл завести в России собственное производство минеральных удобрений и сельскохозяйственных орудий.
Еще один бич российского крестьянства — малоземелье. По данным статистиков, сейчас в России от двадцати до тридцати миллионов крестьян, которые едва сводят концы с концами. Надо предложить им переселиться на пустующие земли Сибири и Средней Азии, годные для ведения сельского хозяйства. Это тоже очень важное направление, которое позволит снять напряжение и избежать голодного бунта.
— А выдержит ли наш бюджет такие огромные затраты? — спросил Николай. — Ведь, как говорил господин Витте, мы и так вынуждены искать внешние займы для того, чтобы удержать на плаву нашу экономику.
— Этого мерзавца Витте следует… ну, скажем, повесить, — не выдержал я. — Государь, если бы вы знали, что он сделал с экономикой России…
— А вы, Александр Васильевич, расскажите мне, — неожиданно тихим, почти ласковым голосом сказал Николай. А глаза его в этот момент были… В общем, я бы не позавидовал этому Витте, если бы он сейчас оказался здесь, посреди гостиной…
— Хорошо, — я достал свой блокнот из кармана и, заглянув в него, начал: — В 1897 году господин Витте, желавший, по его словам, привлечь к нам иностранные инвестиции, убедил вас, государь, издать указ о свободном размене кредитных билетов на золото и о начале чеканки золотой монеты.
Для начала он провел девальвацию, снизив золотое содержание рубля на треть — по сути, в одночасье сделав всех ваших подданных на треть беднее. Далее он перевел с серебра на золото российские долги, что изрядно их увеличило. Потом был занижен обменный курс. Витте ограничил возможность наших промышленников конкурировать с европейскими. По его указанию отечественный Госбанк давал кредиты своим промышленникам только на два года, что для инвестиционных проектов не срок.
Узнав, насколько замечательный в России инвестиционный климат, европейские дельцы наперегонки побежали к нам со своими капиталами. Но ведь инвестиции приходят в одиночку, а уходят с прибылью! К 1902 году иностранных капиталов было ввезено на миллиард рублей, зато на протяжении пяти лет после начала реформы средний ежегодный вывоз составлял 648 миллионов. В 1902 году вывезли уже 783 миллиона, а в 1903 году — и вовсе 902 миллиона рублей.