Петербургский сыск, 1874 год, апрель
Шрифт:
Когда бы не приехал Путилин или агенты сыскной полиции, помощник пристава коллежский регистратор Холодович неизменно находился в участке, в неизменных
щегольских сапогах, в которые аккуратными складками уходили плисовые шаровары, и в форменном кителе. Илья Егорович поднялся из—за стола, грозно стрельнул в городового, приведшего начальника сыскной полиции, взглядом. поправил волосы, разделённые пробором посредине головы крупными кольцами кудрей, натянуто улыбнулся. Не иначе хотел сказать: «Ну что, за преступником
– Доброе утро, господин Путилин! Рад вашему визиту.
– Доброе, Иван Егорович! Надеюсь, за ночь ничего на участке не произошло?
– Вашими молитвами, – Холодович считал, что Голдыш в «клюве» принесёт сведения и. может быть, тогда он, наконец, переступит столь ненавистный чин коллежского регистратора.
– Позволите? Иван Дмитриевич был учтив и улыбчив, указывая на стул.
– Простите, что я не предложил сам, присаживайтесь, господа, – Холодович занял свое почетное место за столом, на котором он не сидел, а именно восседал., – чем могу быть полезен.
– Я боюсь показаться назойливым, но мне необходимо поговорить с… Голдышем, – и увидев насмешливый взгляд помощника пристава, в котором читалось: «Что без помощи сыскному не обойтись?», Иван Дмитриевич замотал головой, – не подумайте, Иван Егорович, что у меня намерение присвоить лавры нашедшего убийцу. Не, нет, мне необходимо с ним побеседовать по другому вопросу. Согласитесь, что неразумно мне заниматься поисками Петра, когда, как я думаю, вам известен каждый не только его шаг.
– Иван Дмитриевич, – польщённый словами Путилина помощник пристава зарделся, – я распоряжусь, чтобы доставили Петьку сюда.
– Не надо привлекать к его персоне внимания, мне кажется, вы можете организовать тайно его визит.
– Да, я распоряжусь, – и Холодович вышел.
– Иван Дмитрич, – удивлённо произнёс Жуков, – как же так…
– Поверь мне, Миша, что так будет лучше.
– Чаю? – С порога сказал вернувшийся коллежский регистратор.
– Не стоит беспокоиться, Иван Егорович.
– Чем ещё могу быть полезен?
– О! Мне не хотелось бы обременять вас своим присутствием, может быть, мы могли бы подождать в другом месте, чтобы не занимать вашего времени?
– Что вы, Иван Дмитриевич, Господь с вами. Мне лестно, что начальник сыскной полиции, который, к сожалению, не так часто балует нас своим присутствием.
– И слава Богу, – улыбка не сходила с губ Путилина. – значит, вы сами справляетесь с поимкой преступников.
– Что есть, то есть, – произнёс Холодович, переполненный гордостью и похвалой.
Пустой разговор продолжился бы далее, если бы в дверь без стука (прямо, как Миша, промелькнуло в голове Ивана Дмитриевича) не заглянул полицейский и потом отступил в сторону, пропуская в кабинет Петра Ткаченко, по прозвищу Голдыш. Невысокий, широкий в плечах и руки, словно у кузнеца большие, но бледные и без каких бы то ни было грубых следов, Петька всю жизнь воровал и никогда по—настоящему не работал. Зачем? Когда—то он заявил судебному следователю, если деньги сами плывут к тебе, только успевай их подбирать.
– Ну, здравствуй, Петя, – первым произнёс Иван Дмитриевич.
Голдыш остолбенел на пороге и втянул большую, расчёсанную голову в плечи.
– Здравия желаю, Ваше Превосходительство, – выговорил каждый звук в приветствии, хотя маленькие глазки бегали и выражали беспокойство, но лицо окаменело.
– Ты, Петя, проходи, не бойся, – Путилин посмотрел на Мишу, который поднялся и придвинул стул поближе к начальнику сыска, – вот присаживайся, – указал рукой. – есть у меня несколько вопросов к тебе.
Голдыш присел, положив руки на колени, посмотрел на помощника пристава, ожидая от Холодовича слов поддержки, но тот молчал. Петка терялся в догадках, зачем он понадобился Ивану Дмитричу. Этого болвана помощника пристава можно обвести вокруг пальца, а вот старую ищейку Путилина так просто не обвести. Про него целые легенды среди преступников ходят.
– Да, я всегда готов, Ваше Превосходительство, – Голдыш взял себя в руки.
– Петя, – поморщился Путилин, память – у тебя короткая или позабыл моё имя—отчество.
– Никак нет, – Голдыш отвечал по—военному, – не забыл, но не привык так запросто с… – и умолк.
– Пустое, Петя, все пустое и чины, и должности, главное, чтобы человеком остаться, а не превратиться в бездушное животное. Вот волки, когда стадо режут, у них только голод, а человеком иные чувства движут. – Холодович внимательно смотрел на начальника сыска и не пропускал ни единого слова, боясь, как бы не стал Путилин интересоваться убийцами птичника, – Мне тут сказали, что знатным ремнём ты подпоясываешься, – Иван Дмитриевич бросил на стол ремень, которым задушили птичника.
Голдыш хотел вскочить, но на плечи надавили руки Жукова.
– Иван Дмитрич. – взмутился помощник пристава, – вы ж обещали.
– Обещал злоумышленников, которых этот господин назовёт не трогать, – трость Путилина упёрлась в ткаченкову грудь, – их и не трону, – потом повернул голову к Голдышу, – так признаешь ремень или нет?
– Нет, – прошипел Петька и повернул голову к Холодовичу, ища защиты от произвола сыскного начальника.
– А Кузя Добрянский так и показал, что Петя снял ремень и набросил на шею, но прежде стукнул бедного старика молотком. Так было, Петя? Или врет Добрянский?
– Нет, Иван Дмитрич, на это меня не возьмешь, – Голдыш перешел на «ты», – не мог Кузя тебе такого сказать, его—то в столице давно нет.
– Здесь ты прав, хотел Добрянский уехать, да незадача, паспорт ему только сегодня обещали.
Петя снова сделал попытку подняться, но Жуков крепко держал за плечи.
– Зачем ты, Петя, к дому птичника заявился утром, неужто не знал, что меня вызовут? Подозрение хотел отвести?
– Да не думал я, что так обернётся.
– Все, – поднялся Путилин, – меня служба ждёт. Надеюсь, – Иван Дмитриевич обратился к побледневшему Холодовичу, – доставите Петюню в сыскное отделение без происшествий.