Петербургский сыск, 1874 год, апрель
Шрифт:
– Трое, – без запинки ответил хозяин.
– Все в гимназической форме?
– Нет, нет, определённо помню, что только тот наглец был в форме, а два его приятеля в статском.
– Вы могли бы их узнать?
– Вот, – оживился Степанов и погрозил пальцем, – этого наглеца в гимназической форме не мог бы. Вы знаете, его я не запомнил, а вот остальные, – и он покачал головой, – определённо остались в памяти. Я сделал замечание, а он в ответ мне, статскому советнику, с ехиднической улыбочкой… Наглец.
– Значит, их было трое, и вы сможете опознать только одного, я так понимаю?
– Вы
– Еремей Петрович, все останется между нами, это сугубо конфиденциально. Я же понимаю, – Иван Иванович поднялся с кресла, – но смею в свою очередь надеяться на понимание с вашей стороны.
– Да, да, непременно, – Степанов по—молодецки вскочил и приложил руку к груди.
– Скажите, вы не помните, о чем они разговаривали, сопровождающие гимназиста?
– К сожалению, я не приучен слушать чужие разговоры, тем более, что они говорили очень тихо.
– Разрешите откланяться.
– Не смею задерживать, – и хозяин квартиры проводил сыскного агента до входной двери и запер за ним дверь. Только после тяжело вздохнул, словно скинул с плеч тяжёлый мешок, который он держал во время разговора. Главное, чтобы до Маши не дошли досужие слухи, пронеслось в его голове, иначе не избежать большого скандала.
Иван Рябов, служивший на станции кассиром, оказался долговязым мужчиной средних лет, с вытянутым серым лицом, видимо, болезнь подтачивала его изнутри. Разговаривал с костромским акцентом, словно недавно приехал в столицу из тех мест.
– Не, видел я одного, – рассказывал Иван, – такого круглолицего с ямочками на щеках, улыбался все время. А билет он взял, – кассир задумался, припоминая молодого человека, – не припомню, извиняюсь, но не припоминаю.
– А все—таки? Может, в столицу?
– Может и в столицу.
– А может в Ораниенбаум?
– Може и туда.
– Хорошо, а где мне найти начальника станции?
– Вот в эту дверь, по коридору.
– Благодарю.
Начальник станции ничего путного не сказал, все закатывал глаза и твердил: «Несчастие—то какое, жил мальчишка, в гимназиях ума—разума набирался, а кто—то взял да и лишил счастья по земле ходить… несчастие для матери с отцом—то».
До отхода поезда оставалось несколько часов, и Жуков решил пройтись к месту, где было найдено тело гимназиста, постоял и шальные мысли проносились в голове. Вот хорошо бы найти самому этих преступников, Миша уверился, что злодеев должно быть не менее двух – один держал, а второй жизни лишал Мякотина. Показал бы агентам и самому Путилина на что способен Михаил Силантьевич Жуков. На лице появилась улыбка.
Сведений почти не собрал, так по мелочи, зря только прокатился и истратил казённый рубль и своих тридцать копеек. Денег не жалко, а вот времени… Ну, да ладно, убийц с Мытнинской поймали и то дело, потом мысли перенеслись к помощнику пристава. Надо же быть таким недалёким, а все в военного играет. Одним словом – недотёпа, и как такого поставили на участок, он же дальше собственного носа ничего не видит, а главное – не пытается заглянуть. Зато сапоги начищены, мундир выглажен. Нет, таких только на парад красоваться
Всю обратную дорогу Миша просидел, уставившись в окно, в голове пробегали шальные мысли, такие же, как и изменчивые картины пейзажа, проносившиеся за стеклом.
Соловьев возвращался в подавленном настроении, хотя он ничего особенного не ожидал от господина Степанова. Хорошо, что статский советник подтвердил – гимназистов было трое. Но почему именно гимназистов? Подходящие по возрасту? Не очень вяжется с тем, что ученики всегда носят форму. Значит, надо разыскивать приятелейМякотина, неплохо было бы уточнить, не отсутствовал ли кто из кронштадтской гимназии классом старше или младше. Нет, скорее старше. Надо, все—таки, проверить, вдруг, как говорит Иван Дмитриевич, ниточка выведет в нужном направлении.
Дорога назад, в сыскное отделение, показалось гораздо короче, нежели к господину Степанову. Мысли, хоть и буравили голову, но не приводили ни к одному решению. Только вот, одни гимназисты, да и то не совсем понятно. Если никто не отсутствовал в гимназии, то где дальше искать.
Доклад Ивана Ивановича Путилин воспринял, казалось, безразлично, словно не стоило чиновнику по поручениям тратить утро на пустые разговоры. Так и продолжали с десяток минут сидеть в молчании, Иван Дмитриевич в своём кресле, надворный советник по другую сторону стола на стуле, порываясь подняться, но украдкой брошенный взгляд на сосредоточенное лицо сыскного начальника не позволял пошевелиться. Вдруг перебьёт скрипом и тяжёлыми по паркетному полу шагами какую—то мысль.
– Н—да. – произнёс Путилин и вновь умолк минут на пять, – н—да, – повторил он, – насколько я понимаю, вы хотели бы проверить гимназию в Кронштадте?
– Хотелось бы.
– Смею вас уверить, любезный Иван Иванович, – начальник сыска потрепал бакенбард рукой, – именно, – покачал головой, словно снова погрузился в размышления, – так вот, смею вас уверить, что в гимназии никто из старших классов и класса, где учился Мякотин, не отсутствовал ни третьего, ни четвёртого, ни пятого апреля.
– Тогда…
– Нет, – перебил Соловьёва Иван Дмитриевич, – мысль совершенно верна, но давайте вместе подумаем. Если никто из гимназистов не отсутствовал в день преступления, – Путилин опустил руку с растопыренными пальцами на лежащую на столе бумагу, – а его нам указывает доктор, проводивший вскрытие. Это именно четвёртое апреля, тогда смею предположить, что Мякотин мог быть в Стрельне с друзьями, с которыми знаком по дому дяди Николая Реброва. Так?
– Да, – Соловьёв провёл рукой по шее, – я это упустил. Разрешите мне…
– Нет, – нахмурил глаза Путилин, сдвинув брови к переносице, – Иван Иванович, сейчас там Василий Михайлович, и я думаю, мы сможем через него получить исчерпывающие сведения.
– Я позабыл про ребровскую квартиру, – досадливо признался сыскной агент, – а ведь там проживал молодой человек в полном одиночестве.
– Не совсем так, – Иван Дмитриевич пожал плечами, – служанка, дворник, соседи, наконец. Нет, нет, не бестелесной же тенью был наш убиенный. В этой стороне тоже могут быть некоторые ниточки, торчащие из клубка, поэтому надо их вовремя вытащить.