Петербургский сыск. 1874 – 1883
Шрифт:
– Дак, пока колокола полуночную не отобьют.
– Значит, в полночь.
– Именно так.
– Так как дом от пожара спас.
– Я ж говорю., два—три раза обходом хожу. времена нынче знаете какие, всяк разбойник норовит в дом залезть, раз хозяев нет
– Далее давай.
– Я уже спать направился, когда обернулся на дом, верно говорят, Господь под локоток толкнул, вижу, батюшки святы, а из окна одного отсвет, словно сияние, ну я и бросился в дом, думаю, какого супостата задержу. Ан нет, кладовая
– Спас хозяйку от разорения, – похвалил Путилин, – еще немного и дом бы занялся.
– То—то и оно.
– Когда обходил дом ничего не видел?
– Никак нет, Ваше Превосходительство.
– И мыслей нет, отчего огонь заняться мог.
– Не знаю, ей Богу, не знаю.
– Хорошо, а днем никого чужого не видел, чтобы присматривался к домам.
– Не видел.
– Ты сам откуда будешь?
– Ярославской губернии я.
– Давно в столице?
– Шестой год.
– И все в одном месте?
– Так точно, – на лице отразилось довольное выражение, – сызмальства не привык бегать с места на место, вот и прикипел к этой улице душой.
– Работай, не буду мешать, – и Иван Дмитриевич направился к околоточному надзирателю Вершинкину, с которым он только раскланивался при встречах, но никогда не имел беседы, то ли Степан Степаныч стеснялся подойти к действительному статскому советнику, то ли была другая причина, которой Путилин не знал.
Околоточного, высокого дюжего мужчину, чуть ли не на три вершка выше Ивана Дмитриевича, бывший начальник сыска встретил на улице. Вершинкин распекал какого—то дворника за то, что тот не вовремя убрал от дома мусор.
Путилин терпеливо ждал в сторонке, не имея намерения прекращать затянувшуюся речь околоточного, пока Степан Степаныч не заметил маявшегося Ивана Дмитриевича. Бывший начальник сыска приподнял край шляпы.
– Здравия желаю, Ваше Превосходительство! – громко произнёс околоточный.
– Хотел бы задать несколько вопросов.
– Всегда рад услужить Вашему Превосходительству.
– Иван Дмитриевич, – поморщился Путилин, хотя чин и заслуженный, но не привык он к нему, считал чем—то вроде обязанности, которую опустили на плечи и приходиться ее неизменно нести, – зови меня Иваном Дмитричем.
– Покорно благодарю за доверие.
– Степан Степаныч, – околоточный заулыбался, такое значительное лицо и знает его по имени – отчеству, – не хотелось бы в присутствии постороннего, – Путилин кивнул на дворника.
– Иди, – грозно шикнул надзиратель, – еще раз увижу безобразие, пострадает хозяин, а он тебе спуску не даст. Марш отсюда, – и уже другим тоном, – чем могу помочь, Иван Дмитрич? – И заулыбался во весь рот.
– Пойдемте, пройдемся, – сказал Путилин, – погода совсем южная.
– Да, жарковато нынче, – и скосил глаза на собеседника, ожидая,
– Степан Степаныч, мне надобно узнать о Николае, что служит дворником у Карташовой.
На минуту околоточный задумался, почесал переносицу и, скривив губы, сказал:
– Вот ничего плохого о нем сказать не могу, работящий, не в пример этому, – и он кивнул головой в сторону, – никогда, в чем предосудительном замечен мной не был. Вот только…
– Говорите, Степан Степаныч.
– Только баб любит…
– Ну, – засмеялся Путилин, – кто ж их не любит.
– Вот дело в том, что не одну обрюхатил, а они липнут к нему, как мухи.
– Это не большая беда, а еще что за ним числится?
– Да ничего, только есть у него старший братец, так тот любит горькую, вот беды его все оттуда. Со скольких мест его выставили, а все пьет.
– Братец, говорите.
– Да.
– Где он проживает?
– Сейчас, – и околоточный полез в карман, достал засаленную книжицу и прочитал, – Федор Черенков, – и назвал адрес.
– Обводный, и часто он здесь бывает?
– Не могу знать.
– Когда в последний раз видел?
– Может с неделю тому, может меньше, не припомню.
– Хорошо, значит, пьет.
– Так точно.
– Николай кого нынче из бабского сословия охаживает?
– Хоть они и липнут к нему, но с месяц тому расстался он с одною Дусей, так и в одиночестве и обитает.
– Так, так, благодарю, – Иван Дмитриевич приподнял край шляпы.
– Я всегда, Иван Дмитрич, рад помочь.
Дома, сидя за столом и опустошая тарелку наваристых щей, до которых Иван Дмитриевич был большой охотник, он спросил у Глаши:
– Что скажешь про карташовского дворника Николая?
Служанка зарделась и отвернулась, чтобы Путилин не заметил заалевшие щеки, но от взгляда бывшего сыскного агента не ускользало ничего и у него мелькнуло: «И она тоже?»
– Да что ж я за дворниками слежу?
– Ну, может, слухи?
– Кобель, одним словом, – Иван Дмитриевич заметил, как она смахнула слезу.
– Подарки—то дарит?
– Какое там, – разоткровенничалась Глаша, – бабы, народ не от мира сего, сами ему тащат.
– Понятно, а братец его?
– Тому только шкалик нужен.
Больше теребить разбитое сердце Глаши Путилин не стал, а сразу же после обеда направился по указанному околоточным адресу на Обводный канал. На его счастье
Федор спал в своем угле, который снимал за пять рублей в месяц. Черенков, в отличие от брата, был щуплым с одутловатым лицом, выдававшим большого любителя выпить. Иван Дмитриевич взял за плечо и начал трясти, Федор сел на кровати, ничего не соображая, только осоловелые глаза маленькими щелками иногда смотрели на Путилина и вновь закрывались.