Петербургский сыск. 1874 – 1883
Шрифт:
Дежурный чиновник препроводил задержанного в камеру, а Жуков тем временем через три ступени помчался к Ивану Дмитриевичу, но того в кабинете не оказалось и Мише пришлось целых четверть часа вышагивать по коридору. Весь запал свалившегося на его плечи иссяк и настроение начало портиться, казалось, что не столь важное дело сотворено, а так рядовой случай из службы сыскного агента.
– Меня ждешь? – Путилин спросил, не останавливаясь, а оставил дверь открытой, таким образом приглашая Жукова в кабинет.
Помощник вошел
– Что стоишь? Присаживайся, наверное, с хорошими вестями?
– Есть маленько, – уклончиво ответил Миша.
– Так не тяни, – Иван Дмитриевич откинулся на спинку излюбленного кресла, – вечно нравится тебе выдавать по капле. Давай, слушаю.
– Могу сообщить, что и дворник и господин Севушкин, – фыркнул Жуков, не сдержался, – – важный, руки в карманах.
– Не отвлекайся.
– Так вот, опознали по фотографической карточке человека, который выходил между одиннадцатью и двенадцатью часами из флигеля Митрофанова, и каждый из них подтвердил, что Лютый держал в руках какой—то узел.
– Добрая весть, молодец, – похвалил Путилин помощника. – теперь давай следующую весть.
Жуков глянул на Ивана Дмитриевича, словно пытался сказать, что все—то начальник знает и ничего невозможно скрыть.
– Ну, а вторая весть, – начал Жуков, – я поехал на квартиру Устиньи Михайлова, чтобы по возможности, узнать адрес сестры, хотя можно было поехать в Адресную Экспедицию…
– Заманишь тебя туда, тебе сподручнее к молодой девице заехать.
– Иван Дмитрич, – обиженный голос прозвучал вполне театрально, – я же для дела.
– Знаю я их, ты далее давай.
– И увидел там подъезжающего на экипаже Лютого…
– И…
– Сидит у нас, – выдавил Миша и по лицу расплылась довольная улыбка.
– Значит, у нас?
– Истинная правда. Неужто я вам бы соврал?
– Верю, верю, допрос устраивал?
– Нет, – честно признался Жуков, – у вас лучше моего получается.
– Значит, Митрофанов сидит у нас?
– Да, и можно прямо сейчас его на допрос.
– Он интересовался. за что задержан.
– Не произнёс ни слова, закрылся в раковину молчания.
– Поэтом, Миша, становишься, – и передразнил помощника, – раковину молчания. Пусть до вечера посидит наш герой и погадает, какому из своих художеств обязан. Полезно ему.
Ближе к вечеру в отделении прибыл надворный советник Иванов, уставший, но довольный и сразу же пошел на доклад к Ивану Дмитриевичу. На вопрос Жукова о поездке, только отмахнулся, мол, потом, не до этого сейчас.
– Так, что титулярный советник Шнейферов прибыл в город не утренним поездом, а вечерним десятичасовым, чему есть свидетели – на станции его запомнил кассир, так как в это время Генрих Карлович был единственным пассажиром, потом кондуктор в вагоне, а далее в столице следы теряются и мне не представилось возможным проследить весь путь титулярного советника.
– Значит, господин Шнейферов сказал неправду, – Путилин смотрел в окно.
– Похоже.
– Вам надлежит восстановить
– Нет в нашей жизни ничего невозможного, – Василий Андриянович поднялся со стула, – позволите выполнять?
– Да, да, господин Иванов. Не смею вас больше задерживать.
Путилин сидел в задумчивости, сразу два подозреваемых в деле, конечно, не очень плохо. бывало неделями ни одного в иных происшествиях. Но удивительнее всего казалось, почему Шнейферов солгал. Если приехал в город вечером и скрывать нечего, то мог признаться, отсюда вытекает, что причина до того важная, что титулярный советник попытался ввести в заблуждение, полагая не может быть вскрыто сие обстоятельство. Потом Митрофанов, узнанный двумя свидетелями, и ко всему прочему с узлом в руках.
Не было ни полушки и вдруг алтын.
Более подозрительным начал выглядеть хозяин квартиры – титулярный советник, зачем скрывать тот факт, что приехал вечером? Может, конечно, испугался, а потом здравый смысл взял верх и он вернулся уже утром, ведь сыскная полиция установит время смерти, хотя бы не до минуты, но до часа. Любопытно. А Митрофанов, по прозвищу Лютый, ведь не даром его так именуют и он, как говорит Жуков, на суде грозил карой небесной бывшей любовнице, ныне покоящейся в морге при больнице?
Узел, тоже свидетельствует против него. Здесь тоже должны быть серьезные причины такого поведения.
В кухне и в комнате убитой не было следов, что она кого—то ждала. Отсюда можно сделать вывод, гость нежданный и очень хорошо известен был убитой, иначе и на порог бы не пустила. Много неясностей, много в этом деле, казалось бы, таком простом.
Ближе к вечеру, когда темнота еще не сгустилась, а день продолжал шествие по земле, Николай Митрофанов затарабанил в дверь поначалу кулаком, а потом и ногой.
Смотровое окошко в железной двери открылось и в него заглянул один и из полицейских, несших сегодня службу подле камер.
– Долго меня здесь держать собрались? – командным голосом произнёс он. – Что за безобразие?
– Не могу знать, – ответил полицейский и собрался прикрыть.
– Э, – Лютый придержал рукой окошко, – передай кому следует, что я устал сидеть, домой хочу.
– А кому следует? – с ехидцей сказал страж.
– Начальству своему, болван.
– Передам, только все разъехались и до утра никого не будет.
– Что такое творится? Я должен до утра голодным сидеть?
– Не велено.
– Как это не велено? – раскричался Митрофанов, а полицейский резко закрыл смотровое окошко. Николай опять начал тарабанить.
Спустя пять минут непрекращающегося стука из—за двери раздался тот же голос:
– Будешь буянить, в карцер попадешь.
Путилину доложили, что Митрофанов, наконец, поднял голос, но не из—за ареста, а по иной причине – забеспокоился, что останется до утра голодным.