Петр Первый и его время
Шрифт:
Два часа шведы успешно оборонялись, но затем атаковавшие взяли корабли на абордаж. «Воистину, — вспоминал об этом сражении Петр, — нельзя описать мужество наших, как начальных, так и рядовых, понеже абордированье так жестоко чинено, что от неприятельских, пушек несколько солдат не ядрами, но духом пороховым от пушек разорваны».
Эреншильд пытался бежать на лодке, но был захвачен в плен. Этим трофеем царь особенно гордился, ибо в Северной войне и в войне за испанское наследство между западноевропейскими державами это был единственный случай пленения флагмана.
Кровопролитное сражение закончилось полной победой русского флота. Она была одержана на глазах
Петр сравнивал Гангутскую победу с Полтавской викторией. Конечно же, он, питая слабость к флоту, преувеличивал значение морской победы, ибо ее последствия не шли ни в какое сравнение с результатами победы под Полтавой: у стен Полтавы Швеция лишилась цвета своей армии, у Гангута ей удалось избежать такой же судьбы своего флота.
Тем не менее недооценивать значения морской виктории не приходится — она возвестила миру о рождении морской державы, то есть страны с сильным военно-морским флотом.
Морская победа вызвала две церемонии. Одна из них была связана с чествованием победителей, другая — с чествованием царя. Первая отличалась пышностью и торжественностью, вторая — скромностью.
9 сентября 1714 г. население новой столицы встречало участников Гангутской виктории. В Неву вошли расцвеченные флагами три русские галеры. За ними следовали захваченные шведские корабли. Затем показалась командирская галера контр-адмирала Петра Михайлова. Процессию заключали две галеры с солдатами.
Парад был продолжен на суше. Победители несли знамена, за ними следовали пленные, среди которых находился и Эрен-шильд. Шествие замыкал Преображенский полк во главе со своим полковником — Петром. По случаю торжества была сооружена триумфальная арка с замысловатыми изображениями. Одно из них выглядело так: орел сидел на спине слона. Надпись гласила: «Русский орел мух не ловит». Это был намек на пленение флагманского корабля, имевшего название «Элефант» (слон).
Другая церемония происходила в Сенате, без присутствия посторонних. В окружении сенаторов в царском кресле восседал «князь-кесарь» Ромодановский. Контр-адмирал Петр Михайлов испросил разрешения войти в зал, чтобы отрапортовать об одержанной победе и передать рекомендательное письмо адмирала Апраксина о повышении чином.
После прочтения письма Ромодановский, не отличавшийся красноречием, произнес всего два слова: «Здравствуй, вице-адмирал!» Этим и закончилась процедура получения царем чина вице-адмирала.
Если комплектование флота и обучение личного состава доставляли Петру удовлетворение, то взаимоотношения с союзниками, как и военные действия союзных армий, приносили сильные огорчения.
Выше упоминалось, что единственным владением Швеции в континентальной Европе являлась Померания. Именно оттуда и решено было изгнать их совместными действиями союзных армий.
Надежды на дружные действия союзников рухнули вскоре же после того, как в Померанию прибыл русский корпус под командованием Меншикова. Разногласия между союзниками выявились с первых дней осады Штральзунда и Штеттина. Датский король не спешил обеспечить осаждавшее войско артиллерией, без которой они бесплодно топтались у стен крепостей.
Летом 1712 г. в Померанию прибыл Петр. Но и его усилия добыть артиллерию не увенчались успехом. «Зело зело жаль, что время проходит в сих спорах», — отозвался царь о своих пере-говорах с датчанами. Разгневанный, он отправляет датскому королю грамоту, в которой писал: «Я сам сюда прибыл, не щадя здоровья своего, ради общих интересов. Войско мое стоит праздно, так как обещанной артиллерии нет». Он тщетно пытался убедить датского короля, что Россия не рассчитывает на территориальные приобретения в Померании, что войска туда прибыли для выполнения своих союзнических обязательств.
Северный союз переживал трудные недели своего существования. Его уберег от распада Петр, хотя и выражавший крайнее недовольство Действиями союзников («Я не могу ночи спать от сего трактованья», — писал он Меншикову), но в переговорах с ними проявивший максимум выдержки и терпения.
Позиция Петра объяснялась заинтересованностью России не столько во вкладе в борьбу со Швецией Польши и Саксонии, сколько Дании, располагавшей сильным военно-морским флотом. Поэтому он сквозь пальцы смотрел на проволочки датского короля, на его готовность изменить союзу, если шведы предложат ему мало-мальски приемлемые условия мира. Петр с датчанами не разрывает, так как, рассуждал он, они «для моря зело нужны».
Обнаружив безрезультатность своих хлопот, Петр оставляет командование войсками Меншикову, а сам отбывает в Карлсбад на лечение. Князю он то и дело внушал «с датским двором как возможно ласково поступать, ибо хотя и правду станешь говорить без уклонности — за зло примут». В другом письме царь наставлял князя: «Правда, зело их поступки неладны, да что же делать, а раздражать их не надобно для шведов, а наипаче на море, ежели б мы имели довольство на море, то б иное дело, а когда не имеем — нужда оных флатировать (льстить. — Н. П.), хотя что и противное видеть, чтоб не отогнать».
На пути в Карлсбад Петр остановился в Виттенберге, городе, где сто лет назад жил Лютер. Сохранилось предание об осмотре Петром жилых комнат Лютера, где ему показали на одной из стен чернильное пятно. По легенде, перед сидевшим за письменным столом Лютером предстал дьявол, и Лютер запустил в своего искусителя чернильницей. Петр стал дотошно изучать чернильное пятно и брызги от него и будто бы написал на этой же стене: «Чернилы новые и совершенно сие неправда».
Пребывание в Карлсбаде тоже ознаменовалось поступком Петра, молва о котором передавалась из поколения в поколение. Как-то проходя мимо строившегося дома, он услышал в свой адрес слова неодобрения: дескать, русский царь всего лишь хвастается умением все делать, а в действительности навыками строителя не владеет. Это задело Петра. Недолго думая, он взобрался по лесам на стену, схватил мастерок и весь день работал штукатуром, заслужив похвальный отзыв каменщиков. Эпизод был запечатлен жителями Карлсбада два века спустя: на стене дома, в сооружении которого участвовал Петр, появилась мемориальная доска с выразительным текстом: «С каменщиками Петр Великий был каменщиком».
Из Карлсбада Петр решил вновь отправиться к своим войскам в Померанию. В Берлине, где он сделал кратковременную остановку, произошло событие, ярко раскрывающее характер царя. Вот как его описал английский посол в донесении правительству от 18 ноября 1712 г.: «Царь должен был ужинать сегодня вечером у королевы, и делались большие приготовления к балу в честь его, но ее величество и все общество были разочарованы-извинением, присланным царем около шести часов. Царь встретил голландского мельника, с которым познакомился еще при первом своем путешествии, — владельца ветряной пильной мельницы и небольшого домика с садом приблизительно в полумили от города; у него государь и кушал, и пробыл довольно долго».