Петр Великий, голландский. Самозванец на троне
Шрифт:
Но кого сейчас Соковнин к нему в дом привезёт? Ну, закуски на столе, есть чем гостей приветить. И грибы солёные, огурцы тож, и мелко нарезаная солонина, хлеб только испечённый. Наливки ла настойки. И чудно, видел он, как на него эти Кукуйские швейцарцы пялятся он , Иван Цыклер, для них как заноза в пальце Как же, сын служилого швейцарца, а теперь он, да и Фонвисин, русак из русских . И табак он не курит, и в немецком платье не разгуливает. Так дело ведь не в одежде, и не в парике, а в желании служить да в собственном уме. Да и глупо равнять Россию с Швецией… Здесь сколько вёрст до Смоленска?
Ладно, хватит мечтать. Будет ещё возможность важными вещами позаниматься. Кажется, снизу в подклети раздались голоса, и на лестнице заскрипели половицы. Его холоп, Никишка, распахнул двери, и в комнату вошли урядники трёх полков : Дмитрия Воронцова, Стремянного, Вениамина Батурина. Всего десять известных ему людей.
– Присаживайтесь, соратники и славные воины! Вот, закуски на столе, в штофах настойки!
– Спасибо, Иван Елисеевич, за честь да ласку! – ответил Силин Фёдор.
– Да, рады быть у тебя! – добавил Григорий Елизарьев.
Пришедшие расселись, и отдали честь угощению Выпили немало, осушили несколько тёмно-зелёных бутылок, и Цыклер решил, что пора приступать. Думный дворяние встал, и произнёс:
– За нового государя, за Алексея Петровича!
– Позволь, Иван Елисеич, царь же наш Пётр Алексеевич! – заметил Фрол Игнатьев, урядник Стремянного полка, – правит, живёт да здравствует!
– Бояре измену измыслили, извели Петра Алексеевича. Умер он, самолично видел в гробу, в Архангельском Соборе лежит, на том крест целую, – и думный дворянин целовал крест, и крестился перед святыми иконами, – сами же знаете, привёл я свой полк к Пётру Алексеевичу, и честно воевал в его войнах. Если желаете, готов выбранных от вас покажу погребение.
– А что же бояре? – громко спросил Григорий Елизарьев, в волнении взявшись за столешницу.
– Подменного царя приготовили, из-за границы. В Голландии их ждёт, для этого Великое Посольство посылают.
– Да вот они ироды какие…– пробормотал Фрол Игнатьев.
– И вот, полки поднимем, да в Кремль. Поставим государем Алексея Петровича, а бояр за измену накажем. Верно ли говорю?
– Куда уж вернее, Иван Елисеевич! – проговорили все разом.
– А это, от царевны Софьи да Алексея Петровича, – и Цыклер положил на стол кошель, – всё что бы по совести.
– В неделю управимся. А то торопится надо, тело показать государево, что бы стрельцы не сомневались, – заговорил опять Игнатьев, – выборных человек двадцать определим…
– Вот, я рисунок сделал, гле каменный гроб Петра лежит, не ошибётесь…
– Верно говоришь, Иван Елисеевич. А то тебя приметить могут, а мы и сами управимся, – согласился урядник Харитонов.
Цыклер повеселел, услышав такое. Кажется, всё складывалось, как нельзя лучше. Служилые
– За здоровье нового царя-батюшки, Алексея Петровича! – провозгласил он.
Гости встали, и с готовностью выпили до дна. Чинно поставили посуду на стол, и стали собираться. Ещё раз посмотрел на своих старых боевых товарищей. Люди немолодые, не раз бывшие в боях. Харитонов да Андреев ещё на Чигирин ходили, у Харитонова и шрамы на лице от турецкй сабли. Такие не подведут да не предадут, точно…
Побольше, чем тридцать серебренников
– Ну, давай, Фёдор, мы пойдём в слободу, – прощался Фрол Игнатьев, – о деле этом, пока молчок.
– Сами понимаем, – ответил за двоих Силин, – мы с Ларионом к кузнецу, надо замки пищальные забрать.
– И то дело…Прощевайте. Но через неделю, встречаемся на Китай-городе. Помнишь, где лаз у церкви Святой Анны?
– Да как не помнить…
– Вот, после утренней службы, помолясь, вместе и пойдём. Да сделаем так, что всё сразу решится, – и глаза Фрола зло заблестели, – не обманут нас больше бояре....
Ушёл бывалый воин со своими товарищами, а Григорий облечённо перекрестился на церковь Воскресения Богоматери.
– Ну что, видишь, к чему дело идёт, Ларион? А я не верю Цыклеру. Хитрый он больно. Петр Алексеевич жив, небось, здравствует. Сам, только мы соберемся, к царю побежит, что бы награды себе добыть. Нас извести хочет в конец.
– Голов нам не сносить. Худо дело… – загрустил Елизарьев, – а в такое время, толковые люди и в дьяки да бояре выходят…И я не больно верю, что мёртв Пётр Алексеевич!
И внимательно посмотрел на товарища, но уже заложил руку за спину, пряча нож. Если не захочет с ним Силин идти, то и убить его придётся…
– К Льву Кирилловичу Нарышкину надо идти… Он боярин не заносчивый, выслушает… – проговорил тихо Фрол,но тут заметил руку Григория за спиной и усмехнулся
– В Иноземный Приказ двинем? – уточнил Елизарьев, как ни в чем не бывало.
– Домой к нему пойдём, в усадьбу боярскую. Так оно вернее станет, да чужих глаз меньше.
Ларион согласился, и кивнул. Страшновато было идти, да что уж делать, раз решили. Пошли не спеша, надеясь дойти до темноты.
Усадьба Нарышкина Льва Кирилловича просторно раскинулась в Белом гороле, у ю. Каменные палаты, да строения для дворни. Такой, немаленький почти городок. Нимало смущаясь, Фёдор постучал дверным кольцом. Изнутри залаяли собаки, и раздался недовольный голос:
– Кого ещё несёт на ночь глядя?
– К Льву Кирилловичу, по государеву делу. Служиые люди, отворяй давай!
Изнутри глухо зашептались, и наконец, калитка отворилась и на улицу вышло два здоровых боярских холопа . Рожи толстые у обоих, откормленные, да аж красные.
– Сказывайте стрельцы, а мы уж боярину передадим, не сомневайтесь, – ответил Елизарьев, – не пустите, так в Приказе боярину челобитную отдадии! И про вас сказать не забудем
– Ишь ты? Ну, ладно, проходите, не столбейте, – выдал речь один из холопов, – за мной идите.