Петр Великий, голландский. Самозванец на троне
Шрифт:
Пока так раздумывал, проехали мимо торговых рядов к Воздвиженской башне Кремля. Были они на месте. Боярин перекрестился на купола Воскресенской церкви
– Сейчас с поклажей в Кремль зайдём, Ивашка. Здесь меня жди, охраняйте крепко возы и коней. Со мной только немые пойдут.
– Всё сделаем, князь-батюшка.
Ждали правда, долго… Наконец, быстрым шагом подошли два иерея, и один из них был долгожданный отец Савватий. Иерей стоял в простом одеянии, и для тепла одел простой войлочный плащ. Священник был незаметным, сухоньким, Одежда простая, лишь богатый серебряный наперсный крест выдавал его высокое
– Отец Савватий, – и боярин поцеловал сузую руку попа.
– Пойдём, торопится надо, – сразу перешёл к делу иерей, и быстро благословил Ромодановского.
По знаку боярина немые споро сгружали кладь с возов. И даже тело умершего царя, умело завёрнутое, больше напоминало обычный большой куль. Также и каменный гроб был укрыт в неприметном ящике. Ещё один немой приготовил два масляных фонаря, и зажёг их. Все были готовы.
Савватий провёл боярина к уже отпертой двери, и посветил факелом.
– По подземному ходу пойдём. Не нужны нам здесь чужие глаза.
Ромодановский кивнул, соглашаясь. Нельзя было идти прямо к притвору Архангельского собора. Всегда немало людей рядом. И точно, иерей был куда как умён, точно о нём говорил Фёдор Юрьевич…
И про подземные ходы под Кремлем слыхал. Говорили, что изрыто всё, словно муравьиными ходами под землёй. И под Большим Дворцом каменная галерея, и под всеми башнями, и есть выходы к Москве-реке.
Тело снесли вниз легко, с гробом пришлось помучится, и вытащить из ящика. Невозможно было развернуться на узковатой лестнице башни. Но вот, очутились в галерее, сложенной ещё из белого камня. Михаил глянул на низкие, давящие своды, потемневшие от времени. Воздух злесь был тяжёлый, влажный, словно сгущенный, и дышалось плохо. Масляные фонари лишь чуть разгоняли мрак, но темнота словно сгущалась по углам, не убегала от света, а только отступала до времени, что бы опять взять своё. Языки этой черноты будто тянулись к незваным гостям, то ли пугая, то ли, наоборт заманивая в свои владения. Ромодановский владел итальянским, и припомнил сейчас вирши великого Данте Алигьери в его «Божественной комедии» . Стало казаться, что он попал в сам Ад, или по крайней мере, в его преддверие.
Каждый шаг отдавался в его голове, да ещё и боярин прислушивался, побаивался подвоха. Что-то зашуршало, и Ромодановский уже схватился за пистоль, и взвёл курок колесцового замка.
– Это просто мыши, сыне, – сразу успокоил его отец Савватий.
Правда, иерей не мог видеть в темноте, иначе заметил бы согбенную фигуру человека, наблюдавшего за ними из бокового прохода.
Ну а немые несли печальную кладь дальше, уже было совсем недалеко.
***
– Посвети-ка, боярин… – совсем глухо произнёс отец Савватий, доставая внушительную связку ключей со своего пояса.
Михаил поднял фонарь, и иерей быстро вставил в скважину замка кованый ключ и повернул три раза. Отворил окованную железными полосами тяжёлую дверь, вошёл внутрь, и через минуты три тяжкого ожидания, наконец произнёс:
– Можно идти…
Он держал в руке фонарь у своего лица, так, что язычок огня отражался
– Не мешкайте, вперёд идите… – приказывал иерей.
Вот и оказалась крипта, где и стояли саркофаги великих княей и царей московских и всея Руси.
– Но могилы Бориса Годунова здесь нет… А вот и местечко для Петра Алексеевича, – и отец Савватий указал место.
Священник долго крестился и читал молитву, пока немые установили саркофаг. Затем сам отец Савватий привёл в порядок тело Петра Алексеевича, по его знаку умершего уложили в последнее, каменное пристанище и закрыли крышкой. Известковая плита закрыла юного царя.
– Так что же теперь? – спросил священник.
– Завтра поутру двинет на Запад Великое Посольство. Уже и слух пустили, что Царь поедёт в Голландию, но тайно, неузнанным. Так уж Дума Боярская порешила. Хватит с нас Смут да резни.
– И то, и то верно, – и отец Савватий крестился уж верно, в десятый раз.
– А потом, договорились, как станет Алексею Петровичу двадцать один год, то сядет на отечески престол.
– Ой ли? – усомнился иерей, – да разве трон ему уступят? Если уж кто займёт?
– Все крест целовали на том, в двадцать один год взойдёт на трон Алексей Петрович, – строго и сурово произнёс Ромодановский.
– Одно лело решить, другое дело- сделать. А кто порешил Петра, так и не дознались?
В ответ Ромодановский решал покачал головой. Ну не скажешь же, что на Фёдора Юрьевича все думали? А то ведь знал, о чём шепчутся по углам: Дескать , Ромодановские из Рюриковичей, Стародубские князья, и сами хотят на царский трон забраться…
– Ладно… Провожу я вас, к Москве – реке пойдём, что бы не примелькались. А к холопам твоим служку своего пошлю, что бы проводил к тому месту. Ну, пойдём, боярин…
И они пошли по подземным ходам, которые отец Савватий знал, как свои пять пальцев. Один раз Ромодановский уж подумал, грешным делом, что заблудились, или иерей их в подземную ловушку завёл, но нет, вышли через подвалы церкви Святой Анны к самой Москве – реке.
– Ну, иди с Богом, сыне… – и отец Савватий благословил боярина.
– Вот, на помин моего батюшки, Григория Григорьевича, – и Михаил достал приготовленный кошель.
– Помолюсь я за защитника Руси, – и иерей перекрестился, – и ща тебя тоже…
Повернулся отец Савватий и опять исчез за кованой дверью, словно это всё пригрезилось Михаилу Григорьевичу, весь этот нелёгкий день. Вздохнул боярин, положил руку на рукоять своей богатой сабли. На душе полегчало, так что всё закончилось, дело он выполнил. А у церковной ограды уже ржали кони, поскрипывали возы, наконец, ему можно было отдохнуть в своей московской усадьбе.
Новый заговор
Софья узнала многое
Сидела и сегодня в любимом итальянском кресле Софья Алексеевна, перечитывала дельную книжицу. И то сказать? Скучно было сидеть в светёлке, взаперти. Хотя и жаловаться, вроде бы не на что… Пётр с кормами да содержанием не обижает. Всё же по чести с ней обходится, и в дальний монастырь ведь не сослал, оставил здесь, в Москве жить. Правда, в Новодевичьем монастыре, но что же…