Петр Великий, голландский. Самозванец на троне
Шрифт:
Денщик без царя
Александр Меньшиков всё выглядывал в стеклянное оконце богатой кареты, поглядывал на дома, стоявшие совсем рядом. Тоже, как и дома. в основном куда как небогатые, пусть в основном поставленые в два этажа. Видывал царёв денщик эти постройки, Хаанс Лууп показал, что это такое. Снаружи красиво, забелено. А так- каркас лдеревянного бруса стоит, а так, всё сложено из камыша, глиной обмазанного да побелённого. Вот так и выглядит злесь всё – снаружи красиво, а внутри всё из дерьма… Еда злесь
– Ванька, чёрт! Конь подкову потерял, а ты, спишь что ли? Смотри, а то батогов отведаешь!
– Да Александр Данилович! Благодетель! Да вижу я!
– Так в кузню правь, злыдень! Шевелись давай! то смотри, коренник пострадает, сам выпорю!
– Спаси Бог! Вот уж и кузня…
Карета остановилась, и , вздыхая и позёвывая, Алексашка ввыбрался на землю. Сам Меньшиков, зная голландский , пошёл изъясняться с купцом. Их проводник, Ханс Лууп, так и остался на козлах, с любопытством наблюдая за действиями недавнего знакомого. Парень ему показался бойким ла дельным, но надо было и удостовериться, что слова окажутся правдой.
– День добрый, мастер, – вежливо заговорил Меньшиков, – подкуешь коня, кузнец?
– Отчего же и нет?
Но тут заломил такую цену, что Александр Данилович аж вспотел. Нет, ну видывал конечно всякое, но такого? Торговались недолго, всего с полчаса, и наконец кузнец неторопливой походочкой направился к выпряженному коню. Большим напильником подправил копыто и спокойно и уверенно прибил новую подкову. Меньшиков стоял рядом, да осматривал деревушку голландскую. Так, вроде бы ничего, да и запах кислый стоит, наконец конюший понял, в чём дело… Так торфом топят, дрова здесь дорогие, и сучьев не найдёшь. Плоховато в общем… Но кони ему понравились, богатые… Высокие, сильные да ладные… Привык, когда ещё у батюшки, на усадьбе жил....
Данила Меньшиков, как и многие дети боярские, пришёл в Москву служить после Великого Смоленского похода государя Алексея Михайловича. Тогда удалось отвоевать город, и многие польские шляхтичи перешли на службу великому государю русскому, среди них был и Данило Меньшиков. И начал служить под началом Порфирия Соковнина, тоже из семьи иноземцев. Только Соковнины ушли на Русь из Ливонии ещё при Иване Грозном. А Алексей Порфирьевич Соковнин и пристроил его ко двору Петра Алексеевича… И тут так вышло! Да разве Соковнин мог что посыслить дурное против государя? Нет конечно, в этом Меньшиков был уверен крепко. Да и Цыклер. Ведь он в родственниках у Алексея Порфирьевича… Тёмная история вышла, ещё в Москве надо будет всё разузнать, как пообещал сам себе Меньшиков
– Всё готово, Александр Данилович! Можно ехать ! – крикнул кучер.
Денщик государя неторопливо вернулся в карету, одобно расположился внутри. Иван хлопнул вожжами, и пара больших коней неторопливо потянула карету. Подковы коней стучали по большим камням дороги, колеса иногда подпрыгивали на неровностях.
– Скоро уж на месте будем, – успокоил Ханс Лууп.
–
Припоминал, сын помошника начальнка царских конюшен, как с бомбардиром Петром Михайловым к Бранденбургскому курфюрсту ездили.
***
Корабль, малое судно , взятое в аренду их голландским провожатым, наконец, ошвартовалось в Кёнигсберге. Сидели впятером в капитанской каюте, в компании с тремя бутылками вина. Да ещё четыре, пустых, стояло на полу.
– Рейнское, что за гадость? Нет ли венгерского? – недовольно пробубнил Головин, переворачивая стакан.
Скатерть приняла в себя белое вино, не слишком изменив цвет. Вознцын вскочил с места, побагровев от ярости.
– Так я царю отпишу! – крикнул он, – за своё скоморошество ответишь перед государем! А то и головой!
Боярин тут заржал совершенно по- лошадиному. Но дюжий мужчина в бомбардирском кафтане схватил нетрезвого Фёдора Алексеевича да встряхнул за полу одежды.
– Ты что , боярин! Забыл, что ли, как нас Фёдор Юрьевич в дорогу напутствовал? – поднял голос офицер.
Тут Головин совершенно протрезвел. Хмель тут е вышел из головы, как боярин припомнил грозную отповедь Ромоданвского :
« Как сказал, так и делайте! А то не сносить вам всех своих голов! ».
– Так мы теперь в дворец курфюрста Бранденбургского? – всё не веря, переспросил Меньшиков.
– Сам позвал.. Вот, смотри, – и Михайлов показал грамоту, – « Приглашаю Петра Михайлова, бомбардирского поручика, во дворец. » На наичистейшем немецком языке сказано. А мы разве говорили или обещали кому, что здесь царь с нами?
– Господи… – и Возницын закрыл лицо ладонями.
– Да думают что это ты- Пётр Алексеевмч, – устало произнёс Головин.
– Так вот он я, Пётр Михайлов. И царём я не именовался. И не буду!
Встретила важных гостей из России карета с гербом Бранденбурга. Офицер конвоя отдал честь бомбардиру Михайлову шпагой. Два лакея открыли верки кареты, и шестёрка лошадей дружно потянула повозку.
– Сраму то будет, сраму, всё причитал несчастный дьяк Возницын, – так государь-то уж давно в Голландии!
Меньшиков отвернулся, и стал смотреть на улицу немецкого города. Слышать дьяка было невыносимо, а лишних слов сказать царёв денщик не мог.
Да и сраму-то не случилось. Наоборот. Пётр Михайлов своей статью, обходительностью и даже некой куртуазностью произвёл фуррор среди фрейлин курфюрста Бранденбургского. Они получили то, что ожидали- такого почти ручного русского медведя, страшного с наружи и доброго внутри.
Затем курфюрст Фридрих говорил с Петром Михайловым о политике, о торговле, и всё настаивал на военном союзе против Швеции.
Русский бомбардир смотрел и слушал этоо человека, неуловимо и ясно сочетавшем в себе жесткость , таящуюся в ледяных глазах, и утончённость его шёлкового наряда. Да, в этом и была вся Европа, её ни с чем не сравнимый стиль.
– Мне бы и артиллерийской наукой заняться, – попросил бомардирскй поручик.
– Что же, истинно царское увлечение… Парк к вашим усогам, брат мой… – оценил ответ Петра Михайлова курфюрст.