Петровы в гриппе и вокруг него
Шрифт:
– Женщина, ну что вы вот встали тут, – слегка возмутился Игорь. – Проходите, не задерживайтесь. Видите, зеленый уже загорелся.
На середине пешеходного перехода Игорь, а с ним и Петров, догнали женщину с ребенком, которая спешила от них ускакать.
– Нет, – сразу же как бы с середины начал Игорь, отчего создалось впечатление, что они с женщиной уже вели хотя бы какую-то беседу и прервали ее, а теперь возвращаются к начатому, – если вам не с кем встречать, то это совсем другой разговор, это совершенно шутка, конечно.
Женщина потащила ребенка в магазин, видимо, поближе к толпам народа
– Не надо на меня так смотреть, – предложил охраннику Игорь.
«Началось», – подумал Петров с невыразимой тоской, еще большей даже, чем когда его вытаскивали из троллейбуса и пересаживали в катафалк.
– Это почему это? – спросил охранник.
– Ну просто по статистике, – пояснил Игорь, – больше всего из магазина прут именно сотрудники магазина, а вы тут изображаете цербера, хотя, может быть, целый день стоите тут и думаете, как бы что списать на усушку и утруск у.
Охранник скептически хмыкнул вместо ответа, но все же отвернулся.
Это был удивительный магазин, тут играла музыка – один и тот же Фрэнк Синатра пел одну и ту же «Let it snow», на каждом углу висели маленькие хвойные веночки, как будто в память о многочисленных усопших гномиках, а елочные игрушки висели под потолком и лежали между бутылками с водкой и на других полках с другим алкоголем, еще стоял большой ящик, куда грудой были свалены бутылки с «Советским» шампанским за восемьдесят рублей, мигали гирлянды, точнее, не мигали, а словно светящиеся муравьи непрерывно бежали вдоль гирлянд, и все было бы совсем по-предновогоднему, если бы повсюду, даже в алкогольном отделе, не пахло луком.
– Чиполлино у них тут сдох, что ли, – выразил неудовольствие Игорь.
Вообще, вся веселость Игоря куда-то делась в магазине – и в алкогольном отделе и в отделе мясной гастрономии он, прежде чем что-то выбрать, смотрел на товары, не притрагиваясь к ним и даже чуть откинувшись назад, и еще с таким прищуром, словно был тренером некоей продуктовой команды, которая вот-вот должна была встретиться с противником, а на самом Игоре была ответственность за вдохновляющую речь, и речь эта копилась в нем, пока они ползали с корзинкой вдоль стеллажей, так что Петрову снова стало жарко и он снова почувствовал себя только что выключившим душ, только теперь это было чувство, что он выключил воду уже после того, как намылился, но до того, как слить с себя образовавшуюся на коже пену. Игорь разродился словами только возле кассы, пред очами кассирши в форменном магазинном фартуке цвета запекшейся крови.
Вообще Игорь распылял свое внимание на женщину с ребенком, ту самую, с перехода, которая встала за ними только потому, что больше ни одна из четырех касс не работала и, собственно, на кассиршу. Кажется, он пытался склеить их обеих.
– С наступающим, – сказал Игорь кассирше, пока их корзинка с алкоголем и колбасами ехала по ленте транспортера.
– Вас так же, – дежурно ответила кассирша.
– У вас в магазине, можно подумать, не год желтой крысы наступает, а год не знаю чего, – сказал Игорь. – У вас голова не болит от этого запаха?
– У меня голова от покупателей болит, – сказала продавщица. – От таких, как вы. Не отвлекайте, пожалуйста.
Этого ответа хватило Игорю, чтобы отвлечься на короткое время от работницы прилавка и начать выбирать киндер-сюрприз со стеллажа возле кассы. Игорь осведомлялся у ребенка, яйцо из какого набора ему нужно, при этом женщина, чей был ребенок, направляла на Игоря очень тягостный взгляд, от которого тяжелее становилось лишь Петрову.
– А какие больше берут? – спрашивал Игорь у продавщицы.
– Сейчас все берут, – отвечала продавщица, пикая определителем штрих-кода.
– А ты какой хочешь? – спрашивал Игорь у ребенка.
– Он никакой не хочет, – говорила женщина-мать (или сестра, или тетя – неизвестно).
– Нет, мне машинки, – охотно отвечал ребенок, и женщина дергала его за руку.
Это повторилось несколько раз, причем с каждым разом продавщица нисколько не меняла интонации, которая должна была, по замыслу Петрова, становиться все раздраженнее с каждым новым повторением.
– Он просто выделывается, дайте ему сделать, что он хочет – и он отстанет, – тоже раз за разом утверждал Петров, хотя и не совсем был в этом уверен.
Петров не ошибся: закупившись своими продуктами, Игорь приобрел ребенку упаковку киндер-сюрпризов, пару шоколадных монеток в желтой фольге и растаял в загадочном тумане, то есть сразу же потерял всякий интерес и к продавщице-женщине, и к женщине с ребенком, но женщина с ребенком стала складывать продукты в пакет рядом с ними и пыталась заставить сказать мальчика «спасибо», а мальчик молчал или из упрямства, или от того, что ему от радости сперло дыхание в зобу. Петров отворачивался от них всех, боясь надышать на кого-нибудь гриппозным дыханием, а значит заразить и подрубить чей-то праздник на корню, как елочку.
Словно соревнуясь с женщиной, Игорь быстрее нее скидал все продукты в свой пакет, белый, но с надписью цвета запекшейся крови, и молча вышел в сумрак улицы, проглядывающий уже через стеклянные двери. Петров догнал его, стремительно шедшего обратно к переходу, и с некоторым раздражением спросил:
– И что это было?
Игорь посмотрел на Петрова сверху вниз, как небожитель, непонятно было, пьян он в дым или совершенно трезв (сам-то Петров был уже слегка под хмельком), алый отсвет светофора лежал на густых, темных, коротко постриженных волосах Игоря и на плечах его темного пальто, лицо у него было такое, как будто он собирался спросить: «А ты кто вообще такой?» Но вместо этого Игорь сказал:
– Я тут подумал, что пока мы по магазину шарились, Василий мог куда-нибудь уехать.
– Не то что мог, – уверил его Петров, – я бы на его месте, как только мы вышли, дал бы по газам и скрылся.
Они перешли дорогу в обратном направлении; Игоря, кажется, заняла мысль, высказанная Петровым, и он не мог сразу ее переварить и найти на нее какие-то обратные аргументы, тем более что траурной «Газели» не оказалось на том самом месте, где Игорь и Петров ее оставили.
– Вот балбес, – понурился Игорь, – ну куда он теперь? Он же без меня не выкрутится.