Певцы Родины
Шрифт:
создававшего свою лучшую композицию.
"В. И. Ленин у прямого провода". Светает. Позади ночь. Долгая,
бессонная. Голубой рассвет брезжит в окне. В комнате с красными стенами
горит электричество. Свет лампы бросает резкие тени. Стынет недопитый стакан
чая.
Ленин диктует телеграмму. Строго, спокойно. Жест его руки тверд. Застыл
в ожидании телеграфист. Ленин на мгновение задумался... ;: :
За окном пробили куранты. Утро.
Еле слышно
мгновение - и прозвучит слово Ленина, которое поведет народ к новой победе.
Художник чрезвычайно деликатно, умно решил композицию. Внешне она
статична, но за кажущимся покоем ясно ощутима бурная жизнь, грозный грохот
боев гражданской войны.
Грабарь понимал важность задачи. Вот строки его воспоминаний:
"Я отдавал себе отчет в том, что моя тема не просто жанр, не случайный
эпизод, а историческая картина. Не о пустяках же говорил Ленин с фронтами во
время... интервенций с севера, востока, юга и запада, говорил ночи напролет,
без сна и отдыха, давая передышки только сменявшимся по очереди
телеграфистам. Совершались события всемирно-исторического значения, в центре
которых был Ленин. Как же его дать? Как показать? В каком плане?
Как происходили ночные переговоры?
По-разному. Ленин обычно брал клубок бесконечной ленты, прочитывал ее
и, бросив на пол, начинал диктовать, прохаживаясь по комнате и-
останавливаясь перед аппаратом и телеграфистом в моменты, требовавшие
наибольшей сосредоточенности и внимания".
Таким и изобразил Ильича художник.
Во имя завтра
Летом 1952 года в одном из больших банкетных залов Москвы собралось
около двухсот человек.
Художники... Маститые, увенчанные славой, и молодые, полные надежд и
желаний. Это профессора и бывшие студенты Московского изоинститута. Они
встретились, чтобы отметить знаменательную дату - десятилетие первого
выпуска вуза, дипломников 1942 года.
Вдруг раздались аплодисменты. Художники приветствовали своих учителей,
любовью и признательностью встретили они профессоров и доцентов, вложивших в
свой труд столько души, передавших им весь свой опыт и мастерство. А учителя
аплодировали уче-никам.
Сияющий, обаятельный Сергей Герасимов открыл вечер, поздравил всех с
юбилеем и под гром аплодисментов предоставил первое слово Игорю Грабарю.
– Друзья мои!
– сказал он.
– Я прожил долгую, очень долгую жизнь.
Поверьте, самое прекрасное в жизни - молодость. Надо ее ценить. Надо
работать,
Мне пошел девятый десяток. Я немало пережил и перечувствовал и изрядно
потрудился, приобретя некоторое моральное право давать советы. Я пережил дни
восторгов и горечи, удач и невзгод, подъема и падений, переживал не раз
минуты разочарования в своих силах, бывал близок к отчаянию. Но, памятуя
золотые слова Чайковского, до полного отчаяния не доходил, пересиливая
волевой встряской упадочное настроение. Советую и вам, молодые, сильные,
смелые, пришедшие и идущие нам на смену, в черные дни сомнений не
предаваться отчаянию, а лишь втрое интенсивнее работать, чтобы снова вернуть
веру в себя. Помните, что человек при настойчивости и трудовой дисциплине
может достигнуть невероятных, почти фантастических результатов, " -которых
он никогда и мечтать не дерзал.
В зале стояла тишина. Только глаза молодых худож-ФикЧэв, сияющие и
острые, пытались запечатлеть, за-Йомнить эту встречу.
– Я упомянул здесь, - продолжал Грабарь, - имя великого Чайковского. Я
не раз рассказывал о своей встрече с ним, Я позволю себе повторить этот
исторический для меня разговор.
Представьте Петербург лет этак шестьдесят тому назад и вашего покорного
слугу - студента-юриста, юного и восторженного... Как-то вечером мне
довелось провожать домой Чайковского.
Сначала мы шли молча, но вскоре Петр Ильич заговорил, расспрашивал
меня, почему я, задумав сделаться художником, пошел в университет. Я
объяснил, как умел, прибавив, что я мог бы ему задать тот же вопрос, - ведь
он до консерватории окончил Училище правоведения и по образованию тоже
юрист. Он только улыбнулся, но промолчал.
...Надо ли говорить, каким счастьем наполнилась моя душа в ту
незабываемую лунную ночь на набережной Невы! После долгого молчания я вдруг
отважился говорить, сказал что-то невпопад и сконфузился. Не помню, по
какому поводу и в какой связи с его репликой высказал мысль, что гении
творят только по "вдохновению", имея в виду, конечно, его музыку. Он
остановился, сделал нетерпеливый жест рукой и проговорил с досадой:
– Ах, юноша, не говорите пошлостей,
– Но как же, Петр Ильич, уж если у вас нет вдохновения в минуты
творчества, так у кого же оно есть?
– попробовал я оправдаться в какой-то
своей, неясной мне еще оплошности.
– Вдохновения нельзя ожидать, да и одного его недостаточно: нужен