Пианисты
Шрифт:
Я замечаю, что Аня украдкой глядит на наш дом. Спрашивать глупо, но я не могу удержаться.
— Ты виделась после праздника с Катрине?
Она не отвечает. Я краснею, мне стыдно за нее, за Катрине, за самого себя. Наверное, я зря задал этот вопрос. Но вдруг я понимаю, что Аня о чем-то думает.
— Почему ты о ней спросил? — говорит она наконец, когда мы уже далеко отошли от нашего дома.
— Потому что мне интересно.
Она бросает на меня быстрый взгляд.
— Это не то, что ты думаешь.
— А что?
— Все очень просто. Сейчас у меня в голове только Равель. Концерт соль мажор. Который я должна играть
— Вполне.
— Катрине — моя близкая подруга. Но ты тоже мой близкий друг. — Она пожимает мне руку.
— Это меня радует, — говорю я.
Значит, она считает, что мне надо заниматься с Сельмой Люнге. Сейчас Аня у меня на первом месте. Мне трудно сосредоточиться. Сосредоточенность появляется у меня время от времени, когда я по вечерам в безмолвной тишине Студии 18 играю Шуберта. Меня пугает решение Ребекки. Оно всех нас пугает. Не менее страшно и то, что она приняла его так быстро и внезапно — лежа на сцене в шикарном платье под «Солнцем» Мунка.
Как-то одиноко продолжать занятия музыкой без нее.
Но Аня осталась. И это самое важное. Хотя мне никогда не забыть то, что я видел.
Я иду в ольшаник.
Все изменилось.
Мой день рождения. Мне стукнуло восемнадцать. Отмечать это событие мы не будем, хотя отец на этом настаивал. Как бы там ни было, они с Катрине приходят утром ко мне с зажженными свечами, кофе и тортом. Как раз то, чего не хватает в пасмурный ноябрьский день, думаю я и вяло им улыбаюсь. Они садятся на край кровати. У каждого для меня подарок. Пластинки. Катрине дарит мне Горовица. Концерт в Карнеги-холл, тот самый, который начат так свободно с ужасными ошибками. От отца я получаю два концерта Моцарта в исполнении Ингрид Хэблер. Я благодарю их. Обнимаю. Обнимая Катрине, я невольно думаю о том, как близко ее голова была от самых сокровенных мест Ани. Думаю о том, чем она уже завладела, и почему Аня так равнодушно к этому относится. Мне хочется поговорить с Катрине, но я отказываюсь от этой мысли. С нее и своего довольно. Она вернулась на работу в Национальную галерею. В настоящее время это единственная опора в ее жизни.
— Спасибо, — говорю я. — Большое спасибо.
— Но разве мы не отметим этот день? — спрашивает отец, и на лице у него появляется что-то похожее на радость. — Я приглашаю вас в Театральное кафе.
— Я бы с удовольствием, но тебе эти деньги пригодятся на что-нибудь более полезное. К тому же у меня другие планы.
Они не возражают. Это было бы бесполезно. И когда они наконец уходят, я счастлив остаться один. Но на что же мне употребить этот день? Я сажусь на диван. Сердце у меня стучит, ведь я уже давно все решил.
Я звоню на Сандбюннвейен. Ничего себе адресок, думаю я. Но именно там живет Сельма Люнге, красивая, умная, известная во всем мире, легендарная. Живет с человеком, у которого волосы торчат во все стороны и который выглядит так, словно он только что встал с постели, и хотя его главный труд называется «О смешном», сам он умеет только хихикать. Она, как и Ребекка, наслаждается своим покоем. Сельма Люнге отказалась от блестящей карьеры. Больше ей не нужно готовиться к концертам. Ни к концерту Брамса с Филармоническим оркестром. Ни к трем последним сонатам Шуберта, в Ауле или в Мюнхене. Теперь она может быть только
— Люнге, — отвечает она по телефону.
— Это Аксель Виндинг.
Она смеется:
— Давно пора.
— Ты ждала моего звонка?
— Конечно.
— Значит, хорошо, что я позвонил?
— Безусловно.
— Когда мне можно прийти?
Она медлит минуту.
— Приходи послезавтра. В начале второй половины дня.
После этого разговора я чувствую себя неприкаянным. Не знаю, что мне делать ни с собой, ни со своим телом. Я сажусь заниматься. Это единственное, что я умею, думаю я. Часы идут. При желании я могу заниматься двенадцать часов подряд. Но занимаюсь только шесть или семь. Я знаю, что уроки в школе кончаются в три часа дня. Я мог бы стать у окна и высмотреть Аню, но чувствую, что мне не следует перебарщивать. Вместо этого я звоню Маргрете Ирене.
— A-а, Аксель! Я только что вернулась домой! Ты меня опередил. Поздравляю с днем рождения!
— Спасибо!
— Какие у тебя планы? Никаких? Прекрасно. У меня для тебя приготовлен совершенно особый подарок. Можешь прийти ко мне к семи? Мама уйдет в свой швейный клуб, папа будет в «Ротари». Я приглашаю на ирландский соус. Надеюсь, ты не откажешься?
Я не отказываюсь. Я уже заметил, что не могу отказаться от Маргрете Ирене, как люди не могут отказаться от своих порочных привычек. Я всегда прихожу к ней подавленным и всегда после этого чувствую себя грязным, но это неудивительно. И это не воображение, а факт.
Однако сегодня я иду к ней даже слишком рано. Нам надо о многом поговорить, хотя нас ждет еще и другое — украденное счастье, обжигающая радость.
Она целует меня в губы.
— Поздравляю, Аксель.
— Не с чем.
— Почему? Восемнадцать лет — это много.
Я ищу глазами подарок, но ничего не нахожу.
— Идем, тебя ждет ирландский соус, — говорит Маргрете Ирене.
Мы едим. Пьем красное вино. Это мой восемнадцатый день рождения. Говорим о том, что случилось. О падении Ребекки на сцене. О приеме после концерта. Маргрете Ирене весела и счастлива.
— Я близко с ним познакомилась. С Арро. Он готов давать мне уроки. Подумай только, стать ученицей Клаудио Арро! Но ты где-то пропадал весь вечер. Что с тобой было, Аксель?
— Меня весь вечер тошнило. Наверное, я не справился с нервным шоком. Случай с Ребеккой напомнил мне о том, что, возможно, ждет меня самого, да и вообще всех нас.
Маргрете Ирене мотает головой:
— Ты все видишь в мрачном свете. То, что случилось с Ребеккой, это счастье. Она добилась того, чего хотела, а потом увидела мир в новом свете. Я ей даже завидую.
— Я тоже.
— Но этот путь не для нас. Перед нами открыт весь мир. Через несколько месяцев я окончу гимназию, а ты и так уже совершенно свободен.
Она делает глоток вина. Я тоже. Наши глаза встречаются. Теперь между нами появилось расстояние. Какая-то неуверенность. У нее есть страховочная сетка. У меня — ничего.
— Но я не знаю, на что мне употребить эту свободу, — говорю я.
— Ты должен дебютировать. И твой дебют будет самым успешным. Успешнее, чем дебют Ани Скууг. Чем мой. Потому что ты играешь лучше нас всех. Просто ты сам еще этого не знаешь.