Пилсудский(Легенды и факты)
Шрифт:
Эти слова были совсем не похожи на слова победителя, обращавшегося к побежденным. Потому что должны были служить примирению, а не размежеванию противников, которых извилистые пути политики поставили друг против друга. И таких жестов Маршал сделал много. Символическое значение приобрело решение об общей торжественной траурной церемонии похорон жертв боев с обеих сторон. Руководствуясь желанием привлечь на свою сторону всю армию, Маршал не провел чистки офицерского корпуса, которую ожидали многие. Кадровые перестановки, сделанные им, не соответствовали масштабу победы. Он избавился только от тех генералов, антагонизм которых к нему был непреодолимым. Некоторые из них не помышляли о компромиссе. В знак протеста против переворота ряды армии покинули Станислав Шептыцкий и Юзеф Халлер.
Нескольких генералов Маршал репрессировал. Были арестованы и посажены в виленскую тюрьму Юлиуш Мальчевский, Тадеуш Розвадовский, Болеслав Язьвиньский [131]
Со временем самым нашумевшим стало дело генерала Загурского, который в августе 1927 года во время перевозки из тюрьмы в Вильно в варшавскую тюрьму пропал без вести. Последовало даже объявление о его розыске, но это была только дымовая завеса, чтобы замаскировать убийство. В действительности Загурский был убит, а убийство совершили подчиненные Пилсудского. Возможно, что столь жестокое решение было продиктовано желанием защитить миф о вожде. Загурский, бывший офицер австрийской разведки, мог во время предстоявшего процесса по своему делу сообщить об известных ему со времен войны доверительных контактах Пилсудского с австрийцами, которые Маршал и его сторонники предпочитали сохранять в тайне. Ясно одно: независимо от того, кто и при каких обстоятельствах убил Загурского, а на эту тему существуют самые разные свидетельства, включая и то, что это произошло в Бельведере и в присутствии самого Маршала, тот не сделал ничего, чтобы виновников преступления постигла кара. Более того, лица, замешанные в этом деле, получили повышения по службе, причем, порой, весьма стремительно. Поэтому нравственная оценка может быть только одна.
131
Болеслав Язвиньский (1882–1928?) — генерал бригады. Принимал участие в русско-японской войне. В 1913 году окончил Военно-инженерную академию. Во время первой мировой войны сражался в I Польском корпусе Добур-Мусницкого. В польской армии занимал высокие посты. После майского переворота был арестован, но в начале 1927 года освобожден и вскоре умер.
132
Влодзимеж Загурский-Остоя (1882–1927?) — генерал, до первой мировой войны — австрийский офицер, в 1914–1917 годах служил в Польских легионах, был начальником штаба Комендатуры легионов, командовал 3-м пехотным и артиллерийским полками. Вместе с В. Сикорским выступал против начинаний Пилсудского. В польской армии занимал высокие посты. Во время майского переворота 1926 года выступал против Пилсудского. Был посажен в тюрьму, погиб при невыясненных обстоятельствах (скорее всего, был убит).
Присущее Маршалу стремление консолидировать армию стало причиной того, что он на какое-то время отказался от мести Владиславу Сикорскому — генералу, на которого он наиболее остро нападал накануне мая 1926 года. До 19 марта 1928 года он оставил его на прежнем посту командующего Львовским военным округом. Потом поступил с ним довольно оригинально: не отправил генерала в отставку, потому что это открыло бы для того возможность оппозиционной политической деятельности, а даровал ему статус генерала, находящегося в распоряжении военного министерства, но не занимающего командного поста в армии. Для Сикорского, полного темперамента и жизненной активности, это вынужденное бездействие было хуже, чем полная отставка.
В отношении офицеров низшего уровня Маршал отказался практически от всех репрессивных шагов.
И хотя явно покровительствовал людям, связанным с ним многие годы, примеры дальнейшей карьеры майора Мариана Порвита, полковников Густава Пашкевича и Владислава Андерса [133] , которые наиболее отличились в боях на стороне правительства, свидетельствовали, что в целом он решил не подвергать остракизму тех, кто занимал враждебную по отношению к нему позицию в мае.
133
Владислав Андерс (1892–1970) — генерал. В 1939–1941 годах был интернирован в СССР. После подписания советско-польского соглашения в 1941 году командовал Польской армией, созданной в СССР. В 1942 году увел ее на Ближний Восток. В 1942–1943 годах — командующий Польской армией на Востоке, в 1943–1945 годах — командующий II Польским корпусом. Умер в эмиграции.
Пилсудский отнесся к майским событиям как к экзамену командирского умения. «С точки зрения технической, — говорил он в интервью от 23 мая 1926 года, — эта печальная битва была замечательной. Наши перед лицом своих противников дрались на совесть. Сегодня я обратился с просьбой к Генеральному штабу, чтобы он внимательно изучил методы варшавской битвы и использовал их в процессе обучения…» Вероятно, подытоживая вооруженные столкновения в Варшаве, он в первую очередь обращал внимание на решительность командиров, боролся с колебавшимися и нерешительными, даже если во время боев их позиция облегчала его действия. К примеру, он наказал, отправив на пенсию, командира гарнизона варшавской Цитадели полковника Модельского, который не проявил должной энергии при выполнении приказа оказать поддержку правительственным войскам и легко дал себя разоружить. Зато не сказал плохого слова по адресу полковника Гжмот-Скотницкого за то, что тот, выполняя приказ, без колебаний двинулся во главе своего полка к Варшаве на помощь правительственной стороне.
Политика протянутой к примирению руки принесла ожидаемые результаты. В армии быстро зажили недавние раны. Несомненно, достижению всеобщего согласия способствовала явная фаворизация вооруженных сил, одним из проявлений чего стало значительное повышение офицерского жалованья. Маршал достиг желанной цели. Армия стала сферой его исключительного влияния.
Политика «национального согласия», направленная на привлечение на свою сторону армии, вовсе не распространялась на гражданскую администрацию. Ее достаточно быстро и серьезно обновили, назначив на должности людей, признающих только авторитет Бельведера. Чистка была проведена в министерствах и центральных ведомствах, а также в местных органах власти. В течение всего нескольких месяцев были заменены одиннадцать из семнадцати воевод и около одной трети старост. «Позже, — отмечал в дневнике Ратай, — чистка администрации приобрела вовсе грубые и циничные формы. Смешениям и перемещениям не пытались даже придать хотя бы видимость обоснованности. Таким положением воспользовались разного рода мерзавцы. Подчиненный, обиженный своим начальником, писал на него просто-напросто донос, что тот эндек или пястовец, порой присовокупив, что и «вор», которого давно пора гнать с работы. Недавние неисправимые эндеки и пястовцы демонстративно выходили из своих организаций и подобно разного рода новообращенным выступали за «майские порядки» ретивее самого Пилсудского…»
Такой решительный расчет с прежним административным аппаратом в определенном роде был понятен. Ведь на ее старые кадры, так же как и на поддержку политиков, Пилсудский мог рассчитывать в весьма ограниченном масштабе. По крайней мере в первый период своего правления, когда он только начал предпринимать усилия по организации своих сторонников.
Он, правда, пользовался поддержкой левых партий, но это отнюдь не облегчало ему жизнь. Более того, с момента достижения победы этот союз, столь важный в дни борьбы, стал его явно обременять. Он ведь не собирался реализовывать левую программу. Поэтому начал охлаждать разбуженные в этих кругах надежды и амбиции. «Я совершил единственный в своем роде исторический акт, — говорил он в интервью от 25 мая 1926 года, — сделал нечто похожее на государственный переворот и сумел тут же его легализовать, то есть сделал нечто вроде революции безо всяких революционных последствий».
Это был холодный душ для его сторонников из числа левых. Впрочем, не единственный. Терапию, охлаждающую неуместный запал, он повторял в очередных заявлениях. Говорил, в частности: «Если понятия «левые» — «правые» связаны с социальными движениями, то я лично никогда не был в новой Польше сторонником предоставления явного преимущества той или другой стороне… <…> Лично я никогда не хотел бы принадлежать ни к правым, ни к левым. Я никогда не хотел быть членом ни одной из партий, не одобрял господства партий над Польшей». Для человека, который в течение двадцати лет руководил работой ППС, такое заявление было шокирующим. Однако это был не первый и не последний случай взгляда на собственное прошлое сквозь призму текущих интересов. А они повелевали Маршалу сохранять равную дистанцию от обоих крупных политических лагерей.
«Польша должна быть осторожна, — обосновывал он свои взгляды, — потому что она молода и бедна. Ей следует избегать рискованных экспериментов. Любовь к риску у левых и правых у нас уравновешена, доказательством чему служит то неустойчивое парламентское большинство, на основе которого принимаются законы». Такие заявления будоражили общественное мнение. Ведь их делал политик, который, не остановившись перед кровопролитием, сверг правое правительство, воспользовавшись при этом полной поддержкой левых сил. А тем временем выяснялось, что на самом деле он одинаково оценивал и врага, и союзника.
У союзника такая ситуация должна была вызвать разочарование. Тем более что Маршал уже вскоре начал явно заигрывать с правыми, причем в их консервативно-помещичьем издании. Главными доказательствами этого стало включение двух консерваторов в сформированное 2 октября Пилсудским правительство: Короля Незабитовского и Александра Мейштовича, а также его визит в родовое поместье князей Радзивиллов в Несвиж, где по этому случаю состоялся большой съезд польской аристократии. В не совсем отдаленном прошлом как хозяева, так и гости на предложение о такой встрече ответили бы иронической ухмылкой. Стефан Бадени так записал беседу с одним из членов семейства Радзивиллов, которая состоялась во Львове весной 1915 года.