Пилюля
Шрифт:
Днём решил побегать. Три круга. Подкатываю к общаге. Стоит. Кто бы Вы думали. "Золотая девушка", она же "Пилюля".
– Я вот тут тебя жду, – говорит подпрыгивая от холода, – хочу ужин тебе приготовить.
– У меня теперь есть кому готовить. – говорю, подойдя к двери.
– И на кого же ты меня променял? – с ноткой истерики.
– На Колобка.
– Из сказки.
– Из Калинина.
– А, поняла… Сосед появился? Так я и на него приготовлю.
– Да готовить не из чего. Птица Говорун пожрать любит.
– Так я сейчас сбегаю. Что купить? Картошку, хлеб, масло. Что ещё?
Поняв, что пиявка не отлипнет, я помахав пальцем у неё перед носом сказал:
– И мандарины обязательно.
– А
– А после них целоваться приятно, – сказал я надеясь смутить девушку.
Но, она вовсе не смутилась. Обняла меня сзади, пока я запутавшиеся шнурки развязывал. Отскочила, закричав: "Э-Ге-Гей!". И понеслась к ближайшему магазину.
Глава 3
"Они (водка и прочие дурманы) поведут нас назад к капитализму, а не вперед к коммунизму" (Ленин). Мы должны эту ленинскую формулу довести до сознания десятков миллионов рабочих и крестьян. Мы должны вместе с тем объявить беспощадную борьбу тем, кто игнорирует это ленинское положение и партийную линию.
14 января 1950 года. Утро.
Как же мне хреново. Пытаюсь открыть глаза. Удаётся с третьей попытки. Первое, что вижу, – колобкова майка-алкоголичка висящая на абажуре под потолком. Закрываю глаза. На ум приходит начало зоопарковского рок-н-ролла: "Слышали вы новость – мы теперь не пьём."
Мама дорогая. Вспоминаем.
Вчера Пилюля с Колобком дали стране угля. Мелкого, но… много. А начиналось всё очень мирно и чинно. Анечка нарезала хлеб пока картошка жарилась не на вонючем рыбьем жире оставшемся от прежних жильцов, а на свежепроцеженном постном масле. Колобок заваривал кусок плиточного грузинского чая из "соседского" чайника. Разогретая банка тушёнки источала из миски непередаваемый аромат, усиливая слюноотделение присутствующих. Соседи всовывали головы в предвкушении продолжения вчерашних безобразий. "Не дождётесь," – думал я тогда, пытаясь понять хоть что-то ценное для себя из прочитанных в газете новостей футбола. И тут вдруг, изобразив начинающего фокусника, Колобок откуда-то достаёт засургученную бутылку водки. Анечка тут же бежит по этажу, спрашивая рюмки. "Не из стаканов же пить!" – говорит она, изображая интеллигентку. Скромняга.
После второй рюмки, Васечка (как его стала называть эта Пэппи-длинный чулок) снял со стены гитару, и затянул какой-то блатнячок. Я, недовольный их переглядываниями и дурацким смехом, почти вырвал гитару из рук непризнанного шансонье. В юности я знал три аккорда и за бутылку водки выменял во дворе гитару у какого-то призывника. Точнее не гитару, а дрова, похожие на неё. Но, мой брат Олег ходил в музыкалку, а в 60-е даже в ансамбле на танцах играл. Вот он то мне и подогнал хороший инструмент к моему поступлению в аспирантуру спортивного института. Тогда все были помешаны на бардовских песнях и меня с гитарой (или наоборот) стали на разрыв приглашать все подряд. Поездил с гитарой с туристами почти до развала Союза. В мозг костровым долотом вбились мелодии и слова песен. Некоторые я выучил на гитаре. И вот теперь я вывалил на восторженных моих товарищей последнюю из своих выученных песен [2] .
2
Слушать здесьКолян Maroz – Помнишь, девочка (Александр Новиков гитара)
Анечка прыгала и хлопала в ладоши. Колобок
– Давай ещё. Давай.
– Не. – говорю, – хорошего по-маленьку.
И тут эта мелкая так начала просить. И миленький, и пожалуйста. Ручки на груди сложила и смотрит так…
– Вообщем, ещё одну, – говорю я, потряхивая заболевшими с непривычки пальцами.
– Давай, – снова заорал Колобок, закружив над головой прихваткой для сковороды.
И я дал…
Зарядил "Вершину" Высоцкого [3] .
3
Слушать здесьБелая Ворона. Концерт 28.01.17. Сергей Зотиков. Вершина
Запыхавшись бью последний аккорд. В комнате начитается рёв восторга. Весь этаж собрался. Даже тётя Клава поднялась, бросив свой пост. Летуны стоя разливают по стаканам что-то своё.
Тут Колобок вскакивает на стул и кричит: "Тост. Тост." Все замолкают.
– За моего лучшего друга. Жарова Юрия. – еле успевает сказать Васечка и грохается на пол. Народ стучит стаканами о стаканы, кружки, рюмки. Начинается братание бомберов со штурмовиками, истребителей с транспортниками. Тут армянин Алёша Абрамян просит:
– А про нас. Про лётчиков знаешь?
У меня в голове борются двое. Один орёт в правое ухо: "Не высовывайся. Уже Владимира Семёновича спалил. Ты же дурень должен сидеть тихо, как мышь под веником." А второй голосом Павки Корчагина из фильма "Как закалялась сталь" орёт: "Ура!!! Даёшь!!!" в левое ухо.
И тут эта чертовка берёт мою левую ладонь, подносит к своему рту и начинает дуть мне на пальцы. Я в полном ауте отключаю правое ухо и хриплым голосом говорю:
– Вы знаете, а самолёты умеют петь песни.- (У-у-у загудел один весельчак), а я продолжаю:
– Песня, которую самолёт поёт про вас. [4]
Спел. Народ гудит, как пчелиный улей. Но, тётя Клава по-командирски кричит:
– Всё, заканчиваем. Через полчаса дежурка приедет. Трамваи уже не ходят. Девушку до дома довезёте, – наказывает она летчикам.
Те, кому на смену, вышли. Остальные продолжают квасить. Смотрю, а подруга моя уже готова. Еле на ногах стоит. Рядом очередь из желающих с нею выпить. Загребаю её пальто (скроенное из шинели) и дырявый пуховый платок. Вывожу девушку в коридор. Одеваю её, как куклу, периодически удерживая от сползания по стене на пол. Вот смена потопала вниз. Железные парни, пока доедут протрезвеют на морозе. А моя-то чуть не спикировала с лестницы. Хватаю её на руки (самому бы не свалиться), спускаюсь по лестнице. Пилюлька, встав на ноги, похоже начала трезветь. Ищет что-то в сумке. О, мандарин. Отщипывает кусочек, прожёвывает и говорит мне:
4
Як-истребитель слушать здесьАлексей Кудрявцев – Як истребитель (В.Высоцкий)
– А поцеловать девушку на прощанье.
И не дожидаясь моей реакции, целует меня своими намандариниными губами. Летуны, как по команде, начинают считать во всё горло. Три-Четыре. Народ со второго этажа вываливает на лестницу. Шесть-семь. Некоторые пришли из коек в труселях. Одиннадцать-двенадцать. Моя артистка и не думает прекращать лобзание. Девятнадцать – двадцать. Отклоняется от меня. И как маятник, качаясь, хлопает меня по плечу, и говорит: "Молодец!". Все ржут. Тут бибикает на улице дежурка. Смена ломанулась в клубящуюся морозным паром открытую дверь. Анечка, улыбаясь машет "труселям" на лестнице, игриво подмигивает Колобку, а мне просто говорит: "До завтра."