Пингвин влюбленный

Чупринский Анатолий Анатольевич

Гремела в подвале особняка в писательском поселке оглушительная музыка. Игорь и его девица почти без пауз делали подачи со своей стороны. Норовили подавать в разные стороны, короткие и длинные, хлесткие и едва перескакивающие через сетку.

Очевидно, действительно, когда-то Суржик неплохо играл. Теперь он с легкостью, изяществом и даже небрежностью отбивал все подачи и наносил в ответ неотразимые удары. Игорь с девицей явно не успевали за ним, торопились, ошибались, мешали друг другу, бегали по подвалу за шариками. Суржик все успевал, и подавать, и отбивать удары, успевал даже повернуться вокруг себя

на одной ноге. Он, то вплотную подходил к столу и хладнокровно «расстреливал» обоих, то отходил в самый дальний угол подвала и оттуда наносил неотразимые удары. Гремела на весь поселок из подвала уродливого «Титаника» ритмичная музыка. Соседи справа и слева морщились и качали головами.

Неожиданно Суржик швырнул ракетку на стол, подошел к нему вплотную и, опершись руками, уставился на взмокшую парочку.

— Вот так, дети мои! — сказал Валера неожиданно тихим, и даже каким-то грустным голосом. — Запомните на всю вашу оставшуюся жизнь. Как бы вы хорошо ни играли, всегда найдется еще лучший. Всегда кто-то будет талантливее, удачливей, сильнее. У кого-то ноги будут длиннее, у кого-то денег вдесятеро больше. Мудрость в том, чтобы уметь проигрывать! Запомните, дети! Проигрывать!

Он резко повернулся, взял со стула свою куртку и, на ходу надевая ее, начал по ступенькам подниматься из подвала.

«Я был! Был!! Был!!!» — со злостью шептал Суржик, вцепившись в руль «Форда» и до упора нажимая на педаль газа. Яркое солнце безжалостно резало глаза.

«Сволочи! Единственная радость была в жизни, и ту отняли!».

Никого конкретно Суржик не имел в виду. Недоброжелатели, завистники, враги представлялись ему бесформенной безликой массой, агрессивной толпой. После исчезновения Нади, на него ежедневно наваливалось мерзкое ощущение, будто он уже глубокий старик и жизнь его практически исчерпана. И вот теперь окружающие решили его добить! Но сдаваться он не собирался.

«Не дождетесь! Суржика без хрена не сожрешь! Еще не вся черемуха тебе в окошко брошена! Мы еще увидим небо в алмазах!».

Перед въездом в Истру, поднимаясь в гору, на подъезде к Ново-Иерусалимскому монастырю, Суржик неожиданно для себя притормозил. Потом повернул направо и въехал через каменные ворота на территорию храма. Войдя внутрь, не стал покупать свечу. Встал чуть в стороне от алтаря и довольно долго стоял в неподвижности.

Под высокими сводами храма, в ровном и спокойном освещении настроение его мгновенно переменилось. Раздражение и злость куда-то улетучились. Без остатка.

К своему стыду Суржик не умел молиться. Потребность в этом к сорока трем годам уже возникала не раз. Единственное, что он помнил наизусть, это отрывки из «Молитвы оптинских старцев».

«Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей Святой. На всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня. Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не огорчая, никого не смущая».

Валера мчался на «Форде» по Ново-Рижскому широкому шоссе на предельной скорости к Москве. Опять до упора вдавливая в пол педаль газа. Упругий горячий воздух гудел за окнами. «Форд» рычал, будто внутри него поселились не лошади, бенгальские тигры.

«Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течения его. Руководи моею волей и научи меня молиться, надеяться, верить, любить, терпеть и прощать. Аминь».

Из Волоколамска Валера Суржик вернулся после полуночи. Долго не мог пристроить «Форд», все места парковки были заняты. Наконец удалось втиснуться между «Запорожцем» и мусорным контейнером. Прямо на тротуар. Валера выключил двигатель и посмотрел наверх. Окна его квартиры, разумеется, были темны. Впрочем, глупо было надеяться на что-то иное. Даже если бы Надя неожиданно объявилась, попасть в квартиру она не могла. Ключей у нее не было.

Валера некоторое время неподвижно сидел за рулем. Потом закурил и повернул голову направо. Там, в тусклом свете фонаря от соседнего подъезда на детской площадке тихо покачивались детские качели…. Скрип-скрип…. Скрип-скрип….

…В тот день они подъехали к его дому тоже после полуночи. Надя вышла из машины, хлопнула дверцей и вдруг по-детски восторженно уставилась куда-то вглубь двора.

— Качели-и! — прошептала она.

Суржик закрыл «Форд», достал из багажника пакеты с продуктами и включил сигнализацию. Надя, как завороженная, не оборачиваясь, медленно пошла к детской площадке. Подошла к качелям, села в миниатюрное кресло и, отталкиваясь ногами, начала медленно раскачиваться. Суржик сложил пакеты на капот машины, тоже подошел к площадке, оглянулся по сторонам. Во дворе в этот час не было ни души.

Пенсионерка Анна Игнатюк ночи напролет проводила у окна, выходящего во двор дома на Фрунзенской набережной. Вооружившись биноклем, она бдила. После смерти мужа, отставного военного, Анна Игнатюк опасалась террористов. Но если честно, бдительная пенсионерка жаждала эмоциональных стрессов. Недели три назад ночью она засекла приблудную парочку. Явно не из их дома. Они такое вытворяли на скамейке возле детской песочницы! Герои эротических фильмов ночного вещания ТВ им и в подметки не годились. Все нервы вымотали!

Этой ночью внимание ее привлекла другая парочка. Его она знала, жилец из пятьдесят третьей квартиры. Подъезд второй, этаж четвертый. Кажется, какой-то писатель. А вот девица…. Рыжую девицу Анна Игнатюк наблюдала впервые. Не понравилась она ей.

Надя раскачивалась все выше и выше. Вскрикивала и смеялась, как ребенок.

— Эх-х! Люблю качели! Вверх-вниз!

— Солнышко! Неудобно! — вздохнул Суржик.

— Эх-х! Вот так и жизнь у меня…. То в ногах, то — из-под ног! И ни черта не поймешь, где ты! Наверху или внизу! Так бы и качалась всю жизнь.

Валера облокотился спиной об Избушку на курьих ножках. Покачивая головой и усмехаясь, он наблюдал за Надей. Она с упоением раскачивалась. В верхней точке на какую-то долю секунды волосы на ее голове вставали дыбом и светились ярким рыжим нимбом. В эти мгновения сердце в груди Валеры останавливалось.

— В детстве мечтала стать летчицей, стала певицей…. Вверх-вниз! «Мальчик мой! Я жду тебя-а! Мальчик мой! Я жду тебя-а!» — неожиданно во все горло запела, почти закричала Надя. Она раскачивалась все резче и стремительнее. Детские качели угрожающе скрипели и повизгивали, хотя Надя весила не больше ребенка. Мелькали рыжие волосы, мелькали белые кроссовки.