Пиноктико
Шрифт:
Не потому ли Йенс № 2 и подарил мне эту книгу — чтобы я немного умерил свой пыл, в моменты, когда я рассматриваю очередной его макет — для театра, я всегда так неумеренно восторгался, что это ему в конце концов поднадоело… А теперь он делает в кино этот трюк… a propos кино, незадолго до своего похода — в пинакотеку — я посмотрел ещё один неважный фильм… Это было примерно так же, как с «Климтом»: я пошёл на фильм режиссёра, чей предыдущий фильм мне очень понравился… Потому я и пошёл… И тем сильнее было разочарование…
На этот раз я пошёл на фильм Гондри — фотографа и клипмейкера, который снял замечательную «Незабудку» [62] .
62
Так фильм назывался в немецком прокате — «Vergiss Mein Nicht», в оригинале — «Eternal Sunshine of the Spotless Mind».
Но в клипе всё это работало, а в фильме, на мой взгляд, оригами не сложились…
В общем, во время приближения к пинакотеке в моей голове была одна бумага, объекты из бумаги, сделанные Демандом, Гондри и моим тёзкой № 2… Причём моя голова, по-видимому, сама стала работать как машинка для нарезки документов, от которых хотят избавиться, на такие тонкие полоски, что их уже невозможно прочесть…. Хотя можно соединить их в другие фразы и даже неологизмы… Феликс вот склеил Пиноккио с Пинакотекой… И в результате получился Йенс-номер-ноль…
Я не был в здании «пинакотеки модерна» примерно с того торжественного момента, когда её наконец открыли. «Наконец» — не потому что, скажем, я так уж сильно этого ждал, просто открытие много раз оттягивалось из-за того, что проседал огромный стеклянный купол, здание никак не могли завершить, но когда-то сдали наконец, и первую неделю вход туда был бесплатным, помню, мы пошли вместе с Ману и Тоби, но увидели очередь из нескольких сот человек… Мы оставили Тоби стоять, пообещав его подменить, а сами пошли с Ману собирать грибы, проросшие сквозь лужайки вокруг Старой Пинакотеки…
На которых — лужайках — в начале позапрошлого века Лео Путц устраивал свои хэппенинги…
А в начале этого века здесь играют в футбол, но в тот день было пусто, никто не играл; Ману по дороге заметил один бледный грибочек, и мы поэтому решили попробовать, пока Тоби стоял в очереди… Нашли штук пятнадцать и сразу же съели…
Но они не вставили нас…
Действие пинакотечных грибов оказалось нулевым, тут двух мнений не могло быть…
А вот во мнениях по поводу белого здания, выросшего на тех же лужайках, мы разошлись — мне оно понравилось (может быть, потому что напомнило изнутри шкаф, стоявший когда-то у нас на кухне), Тоби и Ману — категорически не…
Ещё я помню, что оно не понравилось девушке… Она была там со своим парнем, помню, что она уговаривала его немедленно уйти:
— У меня кружится голова, — говорила она. — Это здание похоже
А мы стояли рядом и, когда услыхали эти слова, чуть не попадали со смеху — со второго яруса, через перила… А девушка тогда, наверное, окончательно возненавидела это здание, она вцепилась в рукав бедного парня и буквально выдернула его оттуда…
Так что я был здесь очень давно и один раз… И теперь входил в это здание, можно сказать, впервые… Сам не знаю, почему я сюда не заглядывал раньше, если при первом посещении оно мне так понравилось — здание, в отличие от моих тогдашних друзей и незнакомой девушки с чёрными кудрями… Это трудно объяснить… Набоков не любил музеи… Но мало ли что не любил Набоков: немцев, музеи, джаз, коммунистов… Я не могу сказать, что я «не люблю» музеи… Я их недолюбливаю… Так же, впрочем, как коммунистов, джаз, немцев…
И всё же я заплатил вчера за билет, прошёл в пинакотеку…
Но это было, как бы это сказать… Да я ведь уже объяснил — поиски identity… «Где-то здесь, — говорил я, — может быть, где-то здесь…».
Я обошёл всё здание или почти всё… И это чувство — узнавания-собственной-колыбели — было у меня, наверное, только один раз — когда я смотрел на «картины» Лючио Фонтана…
Листовое железо, повешенное на стенку и прорезанное изнутри посерёдке…
Рваные такие прорези были на всех листах железа…
И я вспомнил сон, в котором Ахим говорил мне о комнате, в которой лежало сданное подобру-поздорову оружие… Там могли быть и мечи, а не только гранатомёты, думал я, переходя из зала в верхний ярус холла, совершая ещё один круг вдоль перил… Иногда я останавливался, смотрел вниз, борясь с собственным головокружением… И не только когда я смотрел вниз, это здание со своими стробоскопическими рядами колонн… Вызывало у меня головокружение, прямо как у той девушки… Пространство вокруг меня — и подо мной — волновалось, я отошёл подальше от перил, смеясь над собой, так и не оправдавшим надежд своего пернатого предка…
Ахим не заставлял меня прыгать с парашютом, или — примерно с такой высоты, как второй ярус пинакотеки — без…
Нет, нет… Но, чтобы просто даже стоять возле перил, я, сын своего отца… Или всё же не сын? Я уставился на огромную картину Ансельма Кифера… На осеннюю почву под ногами, вставшую отвесно… Грязь, спрессованная с листьями, с лесным перегноем… Где-то у него был лес… В котором Герман разгромил римское войско…
Кстати, тоже неизвестно, где был тот лес… Два места на карте Германии спорят между собой за этот лес, каждое считает себя колыбелью германцев…
В этом году спор так и не был разрешён, только ещё сильнее разгорелся — к годовщине Тевтонской битвы… Что уж говорить о моей колыбели, если у всех германцев она — то ли там, то ли тут…
Кифер выставляет свои картины под открытое небо… Иногда на год, иногда на полгода… Берёт в соавторы ветер, дождь, солнце… Говорит, что живопись — это алхимия… Но тогда почему бы у живописца и в самом деле не могло появиться желание… создать гомункулуса…
В прошлые выходные я не Ходил в пинакотеку, а ездил в Альпы, один, с не до конца осознанной целью… К самому краю обрыва я в результате так и не подошёл, но вот склон соседней горы напоминал кору Кифера, состоявшую из огромных мазков… Или наоборот, теперь картина напоминала обрыв, неважно; был дождь, а мне на всё уже было плевать, я не чувствовал холода, сам не знаю, куда я там хотел выйти в эти прошлые выходные…