Пионерская правда
Шрифт:
– Да! Я ви-ижу! Ты будешь поставлять оружие. Туда, где оно потребуется. Где оно будет более всего необходимо в нужный момент! Где его будут очень ждать! И самолёты тоже. Непременно! Ты будешь очень важным для них, незаменимым человеком! Знаешь, на этом даже можно зарабо-отать. Причём, оччень хорошо заработать! – Она вытянула вертикально вверх свой длинный указательный палец слоновой кости, венчавшийся острым ногтем. – Можно разбогате-еть! – Только, пожалуйста, останься. Пожалуйста! – чуть было снова
А он откинулся обратно на подушку и ровно, даже с некоторым презрением, смотрел на Неё и на Её мокрые глаза, и на Её красивые руки, привыкшие гладить его в младенчестве, которые Она теперь уже не знала, куда девать, судорожно водя ими сверху по его детскому одеялу. Вдруг, резко изменив тональность, Она быстро, но отчётливо зароптала сокрушённым полушёпотом:
– Хорошо-о… Хорошо-о… Иди! Иди-и-и! Иди, с кем хочешь и куда хочешь! Я знаю, всё знаю! Ты всё равно пойдёшь, – всхлипнув, Она поднялась и отрешённо покачала головой, словно сдаваясь перед страшной неизбежностью. – Ты с ними поедешь. Тогда будет война. Небольшая. Но будет война. Не знаю ещё где, какой регион… Какой регион?! Какой?! – ходила Она по детской, схватившись за голову, и стенала глухо с уже высохшими, словно Арал, мертвенно глядевшими перед собой глазами.
Он спустил голые ноги из-под одеяла и, сидя на кровати, изумлённо, с опаской, наблюдал сквозь потёмки за Её движущимся силуэтом, за Её взволнованными ломаными шагами, как бы в ожидании новых унижений своего достоинства, приподняв к Ней острый подбородок. Но, испытав присущее ему в минуты Её срывов желание по-мужски сбить это Её спонтанное бешенство каким-нибудь логическим включением, да и самому спастись от Её бессмысленной, иррациональной девчачьей сопливости, – витавшей тут с какой-то стати в ночном героическом воздухе его детского мира, забивая соломой его мозги, и неотвязно липшей к нему по его сентиментальной слабости по-сыновнему сопереживать Матери в такие тяжёлые минуты, – Дениска в спокойном тоне задал свой вопрос, словно запросил рутинную справку в Географическом обществе при Академии наук СССР:
– Что есть регион?
– Ну где, понимаешь?! В какой республике!
– Что значит республика? – по-прежнему невозмутимо уточнил он далее, уже вставая с кровати, в надежде вернуть Её к разуму и заинтересовать тем, о чём он якобы хотел разузнать как о чём-то новом для себя. И тут он принялся, пригнув голову к паркету и расширив зрачки, как бы невзначай рыскать вокруг Неё в поисках своего потерявшегося правого тапочка.
– Тоже не знаешь, что ли? Да-а, милок. Ну, мы в России живём. А у нас в советской стране есть ещё четырнадцать республик, кроме России. Как самостоятельные государства. Самостоятельно мы проходили с тобой уже. Или нет? – Она мгновенным прикосновением пальцев к выключателю зажгла свет на потолке.
– Проходи-или, – протянул он, сонливо жмурясь.
– Хорошо. Ну вот. Но все они – части одного целого, части одной большой страны – нашей страны. Понял?!
Он кивнул, по-прежнему занимаясь поисками.
– Как страна-то называется, знаешь?
– Зна-аю. Сэс-сэр – так, что ль, вро– оде… – отмахнулся он, как от скучного урока по школьной программе.
– Не сесесер, а СССР! Или Советский Союз. Так мы говорим. Повтори!
– Советский Союз!
– Вот! И война будет на нашей, советской, территории. Но где точно, в какой республике, не знаю. – И вдруг Её словно всю кольнуло, или прошило автоматной очередью, и Она, резко дёрнувшись, конвульсивно схватилась за голову:
– Украина! Боже мой, бедная Украина! Да! – Она остановилась как вкопанная на середине детской комнаты и начала слегка покачиваться, словно потерявшая себя пьяная девка, словно своими магическими повторяющимися раскачиваниями Она стремилась замолить и расколдовать обратно страшное будущее. Потом вдруг странно, тихо замерла:
– И тогда-а… И ты не сможешь остаться. Ты поедешь с ними… – пролепетала Она еле слышно, как сквозь сон.
– «Всегда готов!», – прогорланил он, салютанув по-пионерски взмахом руки надо лбом, хоть и был в ночи без пионерского галстука и без значка, зато в байковой пижаме.
– Тише! Соседи спят. А ещё как мы говорим, знаешь? – Знаю. А как же!
– Ну, раз знаешь, значит, знаешь. Потом скажешь.
– Нет. Потом не скажу, – он нагло подбоченился.
– Почему?
– Потому! Потому что я сейчас скажу, – едко процедил он, внимательно наблюдая за Её реакцией.
– Зачем?! Мне не на—адо, спаси-ибо, – всем своим женским нутром запротестовала Она.
– Так может, я потом не успею! – улыбнулся он криво и издевательски.
– Нет. Вот сейчас, при мне, не надо этого говорить, – уже поняв судьбоносную неизбежность и ужаснувшись неотвратимости наступившей минуты, попыталась Она исправить то, что уже было не в Её силах ни изменить, ни отменить, ни замолить, ни поправить.
– Не-а! Я сейчас! Прям вот щас и при тебе! – по-хамски агрессивно захохотал он прямо Ей в лицо и сразу строго, по-командирски, прибавил:
– Я скажу! Скажу! – и топнул голой ногой.
– Хм… если ты так хочешь… – говори… Что хочешь, говори себе там… Хм… Я постою, подожду, пока ты там себе говоришь своё… – Она отвернулась вполоборота, по-женски игриво покрутилась, поправляя на себе платье, и вдруг снова потушила свет.
Но именно в тот момент, когда под Её тонкими пальцами щёлкнул выключатель, сын успел отчётливо и по-детски звонко отрапортовать:
– Служу Советскому Союзу! – но – юзу он произнёс уже в кромешной мгле.