Пионеры, или У истоков Сосквеганны (др. изд.)
Шрифт:
— Разве это подходящее занятие для леди? — воскликнул молодой охотник с жаром, показывавшим, что он не успел обдумать своих слов.
— Почему же нет, сэр? Если оно бесчеловечно, то вина лежит не на мне. У меня могут быть свои фантазии, как и у других. Впрочем, я не прошу вашей помощи, но вот старый лесной ветеран, — прибавила она, обращаясь к Натти и вкладывая доллар в его руку, — он, наверное, будет настолько любезен, что не откажет мне в выстреле.
Кожаный Чулок опустил доллар в карман, засмеялся своим молчаливым смехом и, вскинув ружье на плечо, сказал:
— Если Билли Кэрби не застрелит птицу раньше меня и если французский порох не отсыреет в это туманное утро, то через несколько минут вы увидите убитую индейку, лучше которой не подавалось на стол судьи. Я видел на Могауке и Скогари голландских женщин, которые охотно участвовали в таких увеселениях, так что вы напрасно осуждаете леди, мистер Оливер! Идемте, а не то опоздаем.
— Но я имею право на выстрел раньше вас, Натти, и сначала сам попытаю счастье. Вы меня извините, мисс Темпль, у меня есть серьезные причины добиваться этой птицы, и хотя это может показаться нелюбезным, но я настаиваю на своем праве.
— Настаивайте на всем, что вам принадлежит, сэр, — возразила девушка, — мы оба соискатели, а вот мой рыцарь. Я вверяю свое счастье его руке и глазу. Ведите нас, сэр Кожаный Чулок, а мы следуем за вами.
Натти, которому, по-видимому, пришлись по душе свободные манеры девушки, так неожиданно возложившей на него необычное поручение, отвечал на ее улыбку своим характерным смехом и пошел по снегу к тому месту, откуда раздавались веселые голоса и смех. Его товарищи последовали за ним. На ходу молодой человек несколько раз с видимым смущением оглядывался на Елизавету, которую задержал на минуту Ричард.
— Мне кажется, мисс Темпль, — сказал Джонсон, когда остальные отошли на такое расстояние, что не могли их слышать, — что если вам действительно хочется выиграть индейку, то не следовало бы поручать это постороннему человеку, да еще Кожаному Чулку. Но я не верю, что вы затеяли это серьезно, потому что у вашего отца пятьдесят индеек, которых я откормил на славу. Шесть из них я для опыта откормил толченым кирпичом с…
— Довольно, кузен Дик, — перебила девушка, — я хочу выиграть эту птицу и поручила это сделать мистеру Кожаному Чулку.
— Неужели вы никогда не слыхали, как я стрелял в волка, который утащил овцу из стада вашего отца? Он вскинул ее себе на спину, и если бы голова волка была на моей стороне, я убил бы его, но так как она была заслонена…
— То вы убили овцу! Я знаю это хорошо, дорогой кузен! Но разве главному шерифу… прилично участвовать в подобных увеселениях?
— Я вовсе не собирался стрелять сам, — возразил мистер Джонс. — Но идем за ними и посмотрим на стрельбу. Будьте покойны, здесь нечего опасаться женщине, а тем более вам и в моем присутствии.
— Я ничего не боюсь, сэр, особенно, когда нахожусь под охраной «высшей исполнительной власти в стране».
Она взяла его под руку, и он повел ее между кустами на стрельбище, где собралось большинство молодых людей деревни, к которым уже присоединились Натти и его товарищи.
ГЛАВА XVI
Старинный обычай стрельбы в рождественскую индейку был одним из тех увеселений, от которых редко отказывались поселенцы в новой стране.
Владельцем птиц был свободный негр, откормивший для этого случая коллекцию индеек, которая могла соблазнить любого лакомку и удовлетворить требованиям всех состязавшихся. Стрелки помоложе и понеопытней уже испробовали свои силы над несколькими птицами худшего качества, к большой выгоде владельца.
Порядок состязаний был очень прост. Птицу привязывали к сосновому пню, сторона которого, обращенная к стрелкам, была обтесана топором, чтобы служить мишенью, дающей возможность оценить искусство каждого из состязающихся. Расстояние между пнем и стрелком равнялось тридцати пяти метрам. Негр назначил цену выстрела в каждую птицу и правила стрельбы, но раз эти условия были установлены, он, в силу строгого «обычного права», господствовавшего в стране, не мог отказать никому из состязавшихся.
Публика состояла из двадцати или тридцати молодых людей, вооруженных ружьями, и всех ребятишек деревни. Малыши, закутанные в грубые, но теплые одежды, собирались толпами вокруг лучших стрелков и слушали россказни о подвигах, совершенных на прежних состязаниях, сгорая желанием отличиться когда-нибудь самим.
Главным оратором был человек, о котором упоминал Натти, называя его Билли Кэрби. Это был рослый детина, лесоруб по профессии, характер которого хорошо чувствовался в его манерах. Задорный, шумный, неугомонный малый, он вечно бурлил и спорил, но добродушное выражение его глаз противоречило буйной речи. По целым неделям он шатался по местным тавернам, бил баклуши или работал урывками, чтобы раздобыть денег на напитки и еду, и под предлогом сохранения независимости отказывался от работы из-за какого-нибудь цента. Не раз, заключив условие, он брал топор и ружье, отправлялся в лес и принимался за дело с необычайной энергией и силой.
Первой его заботой было наметить участок, предназначенный для расчистки, посредством зарубок на крайних деревьях. Затем он отправлялся с решительным видом в середину участка и измерял опытным взором два-три дерева, уходившие далеко ввысь. Выбрав самое лучшее для первого испытания своей силы, он подходил к нему, беззаботно посвистывая и помахивая топором, словно фехтовальщик, салютующий противнику шпагой, наносил легкий удар и определял расстояние. Следовала зловещая пауза — предвестник гибели дерева, простоявшего здесь века. Затем следовали мощные, быстрые удары, а немного спустя раздался страшный треск дерева, ломавшего в своем падении верхушки соседних деревьев и с грохотом валившегося наземь.
С этого момента удары топора раздавались непрерывно, сопровождаясь грохотом валившихся деревьев, напоминавшим отдаленную канонаду, и солнечный свет начинал прорываться в сумрак леса.
В течение дней, недель, месяцев Билли Кэрби работал с неостывающим жаром, и результаты его труда были неоценимы. Лес валился у него с быстротой, соответствовавшей его ловкости и силе. Закончив работу, он собирал свои орудия и удалялся, подпалив срубленный лес, как завоеватель, предавший огню взятый и опустошенный им город. После этого Билли Кэрби снова принимался шататься по трактирам, проводя время в бездельи, развлекаясь боями петухов или состязаниями вроде того, которое происходило на Святках.