Пионеры, или У истоков Сосквеганны (др. изд.)
Шрифт:
— Мы поспорили немного, — сказал Гирам, — но я прочел ему вслух предписание.
— Я повторяю мой вопрос: запрещал ли он вам входить в его жилище?
— Мы поговорили довольно крупно… Но со мною было предписание. Может быть, суду угодно взглянуть на него?
— Свидетель, — сказал судья Темпль, — отвечайте на вопрос защиты: запрещал или не запрещал вам подсудимый входить в его жилище?
— Изволите видеть, я полагаю…
— Отвечайте без уверток, — сурово перебил судья.
— Запрещал.
— А вы все-таки пытались войти после этого запрещения?
— Да,
— Продолжайте, мистер Липпет!
Но защитник видел, что впечатление было в пользу клиента, и, не желая ослабить его, ответил с небрежным жестом, как будто считая обидным для присяжных дальнейшее расследование дела:
— Нет, сэр, я считаю дело достаточно разъясненным.
— Господин прокурор, — сказал судья, — слово за вами.
Ван-дер-Скуль снял очки, уложил их в футляр, снова достал и оседлал ими нос, взглянул на второй обвинительный акт, лежавший перед ним, взглянул поверх очков на адвоката и объявил:
— С позволения суда, я считаю вопрос исчерпанным.
Судья Темпль встал и обратился к присяжным.
— Джентльмены, — сказал он, — вы слышали свидетельские показания, и я задержу вас только на минуту. Если должностное лицо встречает сопротивление при исполнении законного требования, то оно имеет бесспорное право призвать на помощь всякого гражданина, и действия такого помощника находятся под покровительством закона. Я предоставляю вам, джентльмены, решить на основании свидетельских показаний, в какой мере это относится к случаю со свидетелем, и мне тем легче отказаться в данном случае от обычных форм судоговорения, что имеется еще обвинительный акт, содержащий гораздо более тяжелые обвинения против подсудимого.
Мармадюк говорил мягким и убедительным тоном, и его сочувствие Натти, заметное при всем его внешнем беспристрастии, произвело впечатление на присяжных. Они пошептались несколько минут, не выходя из зала суда, а затем старшина встал и после необходимых формальностей объявил:
— Не виновен.
— Вы оправданы по этому обвинению, Натаниэль Бумпо, — сказал судья.
— Как это? — отозвался Натти.
— Вы признаны невиновным в оскорблении действием мистера Дулитля.
— Нет, нет, я не спорю, что не очень-то любезно схватил его за плечи, — простодушно сказал Натти, — и это я…
— Суд оправдал вас, — перебил судья, — и никаких дальнейших разговоров по этому делу не требуется.
Радость осветила черты старика, который понял наконец, в чем дело, и, весело надев шапку, сказал взволнованным голосом, собираясь выйти из отделения для подсудимых:
— Я должен сказать, судья Темпль, что закон поступил со мной не так жестоко, как я опасался.
Но палочка констэбля загородила ему выход, а Липпет шепнул несколько слов на ухо старику, который снова опустился на скамью, снял шапку и провел рукой по своим седым, выцветшим волосам с убитым и покорным видом.
— Господин прокурор, — сказал судья Темпль, — прочтите обвинительный акт.
Ван-дер-Скуль постарался, чтобы ни одна деталь акта, к чтению которого он теперь приступил, не
Затем началось разбирательство дела. Защитник на этот раз постарался заранее подсказать Натти его ответы. Но старый охотник был так возмущен некоторыми выражениями обвинительного акта, что, забыв о всякой осторожности, воскликнул:
— Это постыдная ложь! Я никогда не был кровожадным. Мошенники-ирокезы, и те скажут, что я никогда не жаждал человеческой крови. Я сражался, как солдат, но когда я спускал курок, передо мной стоял вооруженный и готовый к бою враг. Никогда я не убивал безоружного врага, хотя бы это был минг.
— Отвечайте на обвинение, Бумпо, — сказал судья. — Вас обвиняют в употреблении огнестрельного оружия против представителя правосудия. Признаете ли вы себя виновным или не признаете?
Гнев Натти уже остыл. Он задумался на минуту, потом поднял голову со своим беззвучным смехом и, указывая на лесоруба, сказал:
— А вы думаете, Билли Кэрби стоял бы здесь, если бы я употребил против него ружье?
— Значит, вы отвергаете обвинение? — подхватил Липпет. — Вы не признаете себя виновным?
— Разумеется, нет, — ответил Натти. — Билли знает, что я не стрелял. Помните, Билли, индейку? Недурной был выстрел, хотя я и не по-прежнему стреляю.
Гирам снова был приведен к присяге и дал показание по второму обвинению. Он заметил свои промахи и на этот раз был гораздо осторожнее. Он изложил очень толково, как возникло подозрение против охотника, как было выдано предписание и приглашен в констэбли Билли Кэрби. Все это, утверждал он, произошло с соблюдением всех законных форм. Затем он сообщил о приеме, оказанном констэблю, и определенно заявил, что Натти направил ружье на Кэрби и угрожал его жизни, если тот попытается исполнить свой долг. Все это было подтверждено Джотэмом, который старался ни в чем не расходиться с показаниями Гирама. Липпет проявил большое искусство, подвергнув обоих свидетелей перекрестному допросу, но потерял попусту время и принужден был отказаться от попытки выжать из них что-нибудь в пользу своего клиента.
Наконец прокурор вызвал лесоруба. Билли дал очень бестолковое показание, хотя, очевидно, стремился не уклоняться от истины. Наконец Ван-дер-Скуль поставил ему ряд вопросов.
— Судя по имеющимся показаниям, вы предъявили законное требование пропустить вас в хижину, но угрозы и вид ружья заставили вас опасаться за свою жизнь?
— Я этого не говорил, приятель, — сказал Билли, щелкнув пальцами, — плох бы я был, если бы испугался Кожаного Чулка!
— Но, если я правильно понял вас (я имею в виду слова, сказанные вами здесь, в суде, в начале показания), вы думали, что он хочет выстрелить в вас.