Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII
Шрифт:
Кемпнер морщит лоб.
— Лерон… Лерон… В Женеве я слышал эту фамилию, мой фюрер. Вспоминаю: это молодая журналистка правого направления. Уж не она ли?
Бюлов зажигает сигару.
— Вы — осел, Кемпнер. Девица легкого поведения не может быть одновременно известной журналисткой. К тому же последнюю зовут Женевьева. Они — француженки, но честный германец не может связываться с представительницами упадочной нации. Пфуй, я — пруссак, от одной такой мысли я уже сильно потею. А вот барон пошел на это! Почему, Кемпнер? Потому что барон — представитель нашей разложившейся аристократии. Он был морально
Гостиная Дорис Шерер. У столика с бутылками, бокалами и вазой шариков льда сидят Дорис, Сергей и Иштван. Иштван одет под банковского чиновника, держится очень чопорно и почтительно.
Дорис:
— Объясните, герр Батори, какие акции вы купили, почему и как вы их продали. Я хочу постичь технику биржевой игры. Мне мало получения денег из ваших рук.
— Техника несложна, трудна мгновенная оценка настроения биржи и ответственно мгновение решения действовать. Обучить вас игре на фондовой бирже, уважаемая дама, можно только на самой бирже. С завтрашнего дня я буду ожидать вас на месте. Ровно в десять.
Дорис смеется.
— Вы забываете, что я — гауптшарфюрер СО и ответственный сотрудник большого учреждения.
— Мне очень жаль, моя дама, но тогда вам придется ограничиться участием только в последней стадии биржевой операции — в получении денег.
Все трое смеются. Курят. Пьют виски.
Иштван:
— Позвольте еще раз вернуться к делу, моя дама. Деньги требуют точности в обращении, и чем больше сумма, тем большая точность требуется в технике финансовой сделки.
Дорис:
— Что вы хотите сказать, герр Батори?
— Час назад вы заявили, что хотели бы увеличить доходность наших операций. В игре с большими суммами слову не верят. На каком-то уровне необходимо обоснование слова.
— Как?
— На час-два или даже на день понадобятся документы.
Комната аптекаря. За чайным столиком сидят Степан, Лёвушка и Иштван.
— Какова же ситуация? Доложи, Лёва.
— Линия вьется дальше: отрезок Роя оборвался, но вовремя был подвязан отрезок Анхенштока. В процессе работы этот отрезок быстро приходит в негодность, мы уже подвязали отрезок фон Кролля, а отрезок Анхенштока из осторожности сняли с работы. Отрезок фон Кролля прочный, он сможет работать долго, конкретно: сороковые годы. За это время мы подготовим ему замену.
— Есть что-нибудь новое?
— Да. Выяснилось, что Адриан выслушал Курта и матушку Луизу и заявил, что не хочет знакомиться с нами до проверки их рассказа на месте, в Берлине. Заявил, что не может рисковать безопасностью и жизнью членов антифашистской организации. Как тебе это нравится? Мы считали его молодым богачом, из причуды помогающим антифашистам, а он, оказывается, уже сколотил группу и стоит во главе! Да, в Германии у нас есть и будут верные союзники!
Столовая в доме баронессы Люции фон Голльбах-Остенфельзен. На одном конце в трауре сидит Люция, на другом — во фраке Сергей, посредине — штурмфюрер Кемпнер. Он чувствует себя неловко, путается в вилках и ножах, не знает, что делать с салфеткой и бокалом вина. Комната тонет в полумраке: позади Люции и Сергея изнутри освещены цветные витражи родовых гербов хозяина и хозяйки, на столе стоят высокие старинные подсвечники на три свечи. Ужинающих бесшумно и молча обслуживают молодой лакей во фраке с золотыми витыми погонами и миловидная девушка в черном платье с белой заколкой в волосах и в белом переднике.
Люции очень идет траур, и она понимает это. Говорит жеманно, опуская глаза с притворной скорбью:
— Герр Кемпнер, на ваш вопрос не так-то просто ответить. Полагаю, здесь скрывается тайна.
Лицо Сергея делается напряженным. Кемпнер вздрагивает и поворачивается к хозяйке, как ищейка, учуявшая добычу.
— Но почему же, баронесса, — спешит Сергей: тон у него мягкий и убедительный. — Господин барон происходит из древнего рода, последние представители которого, к сожалению, не отличались душевным здоровьем. Дед барона и его отец страдали той же болезнью, что и он сам, а дед окончил жизнь подобным же образом. Никакой тайны здесь нет!
Кемпнер вертит головой в обе стороны, старается не пропустить ни слова. После слов Сергея он разочарованно бормочет и успокаивается:
— Да, это вероятно…
Но баронесса вспыхивает:
— Ах, вы оба ничего не знаете! Граф, вы всегда были верным другом безвременно усопшего, но, простите меня, вы не замечали всего того, что замечала я.
Баронесса принимает внушительную позу. Кемпнер снова в положении легавой собаки, делающей стойку.
— В поведении барона было много странного, необъяснимого и подозрительного.
Люция красиво играет руками и поворотами головы. Сергей замирает, Кемпнер забыл все и лезет локтями в тарелку.
— Пристрастие к алкоголю возникло у моего супруга в связи с его секретными поездками за границу. Да, секретными, господа! Он пытался маскировать их разговорами об охоте, о выполнении особых заданий и прочей чепухой. Но тут-то я его и поймала на лжи. Он не заметил и продолжал лгать дальше, я уже не верила и по разным мелочам убеждалась, что барон ведет двойную жизнь.
— Не может быть, уважаемая дама! — Кемпнер от напряжения готов выпрыгнуть из собственной кожи.
— Не ошибаетесь ли вы, баронесса? — Сергей старается успокоить Люцию и увести опасный разговор на другой путь. — Быть может, тут просто-напросто замешана женщина — легкое увлечение простительно, с кем этого не бывает…
— Да, граф, женщина была, какая-то француженка.
— Француженка?! — Кемпнер раскрыл рот. — Ее фамилия?!
— Не знаю фамилии, но зовут ее Франсуаза. Ее имя я нашла в записке, забытой в жилетном кармане.
— Франсуаза?! Заметим! Так, так…
Люция поворачивается к Сергею:
— Вы ошибаетесь, граф, это не случайная мужская измена. Я установила, что, выезжая за границу, барон брал с собой служебный дипкурьерский портфель с особым замком и государственным гербом.
Сергей передергивается как от удара хлыстом. Кемпне-Ра перекосило направо к баронессе, он готов от усердия сесть ей на колени.
— Что было в этом портфеле, как по-вашему, граф?
— Не представляю себе, я никогда не встречал вашего супруга за границей.
— Да, верно, барон мне говорил об этом, тем не менее дело осложняется и выглядит еще ужаснее.