Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII

Быстролетов Дмитрий Александрович

Лёва закуривает.

Сергей:

— Как в Художественном театре?

— Гораздо лучше, естественней. И, главное, ответственней! Не все артисты Художественного могли бы с успехом выступать на нашей сцене!

— А Король?

— Кого ты называешь Королем? Фон Кролля? Там дело проще. Я сведу его с Иштваном и все. Оба они большие аккуратисты и мигом сработаются. Выдержка и воспитанность Иштвана понравятся Кроллю. «Свято место пусто не бывает», Сергей. В новом году Степан что-нибудь тебе подкинет!

Сергей быстро:

— Что именно?

— Потом

узнаешь! Думаю, тебе понравится! Все же, друг мой, дай мне еще раз пожать тебе руку. Поздравляю! Рад за тебя вдвойне, потому что ты был на волосок от гибели и уцелел благодаря выдержке. И еще рад потому, что фон Риббентроп, узнав от фон Зиттарта о деле Роя, сказал: «Счастье Германии в том, что такие позорные истории случаются у нас раз в триста лет!» Эх, если бы только он знал, что у него под носом уже работает наш новый человек и мы заготовили в запас еще двух! Поздравляю, Сергей!

Лёвушка трясет Сергею руку.

Гостиная Дорис Шерер. У столика сидит Иштван. Дорис в пеньюаре лежит на черном диване с папиросой в зубах, Сергей ходит по комнате с бокалом в руке. У него усы обриты, прическа изменена, стиль костюма спортивный.

— Так чем же ты недоволен, милый?

— Тем, что мы продвинули вперед только одну сторону нашей программы — денежную.

Дорис звонко смеется.

— И это неплохо! Признаюсь, я уже привыкла к нашим деньгам и не представляю себе жизни на одно жалованье!

— И не надо представлять. Денег будет все больше и больше, Дорис. Ты еще услышишь предложение Батори о связи с американцами, я эту идею полностью поддерживаю: большевиков надо бить не только немецкими руками, но и американскими. Это разумно! Но сейчас я не об этом говорю. У нас не двинулось дело с заключением брака. Плохо, что мы как будто бы привыкли к положению секретной связи, мне стыдно за меня, а еще больше — за тебя, Дорис. Ты должна быть моей женой.

Молчание.

Дорис:

— Гм-м. Ты как будто бы убеждаешь меня… Смешно! Ты — мужчина, я — женщина. Я люблю тебя, страдаю и жду. Дело за тобой, дорогой Черт с копытами!

Сергей останавливается посреди комнаты.

— Ты права. Я виноват. Герр Батори, я еду домой и готовлю поместье к приезду невесты! Еду завтра!

— Не надо! Все хлопоты я беру на себя, дети. Я сам поеду.

— Нет, Батори, что это за жених, если он не побеспокоится о доме для своей невесты? Наше гнездо должен свить я и только я. Все другое — аморально! Мне нужна неделя, одна или две. Словом, ждите моих писем! Батори, налейте бокалы! Дорис, сюда, пожалуйста!

Дорис подходит к столику.

— Поднимите бокалы! Выше! Чокнемся! Какой чудесный звон! За наше счастье!

Они отпивают вино, Дорис и Сергей целуются.

Дорис дремлет в постели. Настойчивый звонок у двери.

— Сейчас! Иду! Да слышу же, Батори! Слышу!

Она вскакивает, набрасывает халат, но не попадает ногами в туфли, а звон превращается в беспрерывный сигнал тревоги.

— Что он… С ума сошел, что ли… Иду! Иду!

Лестничная клетка. Перед дверью спина Иштвана в пальто и шляпе, Иштван не отнимает руки от звонка. Дверь распахивается. Сонное и радостное лицо Дорис. Видна ее розовая половина.

— Что такое? Есть письмо?! Он едет?!

Иштван молча протягивает газету. Дорис читает извещение о безвременной кончине графа Иожефа Переньи де Киральгаза, последовавшей 20 декабря 1935 года в 11 часов дня на шоссе Братислава — Прага в результате автомобильной катастрофы.

Лицо Дорис. Ее черная половина застыла в неподвижной усмешке.

Иштван молча входит и закрывает за собой дверь. Из-за двери слышен отчаянный вопль.

Гостиная Дорис. Она в трауре, Иштван в черном костюме. Черная половина лица Дорис. Черная рука поднята как для клятвы. Ее голос звучит твердо и спокойно.

— Я желаю, дорогой Батори, чтобы между нами все шло по-старому. Деньги мне теперь не нужны, в них для меня нет смысла. Но эта работа и даже получение денег — это то, что мне осталось от моего возлюбленного. Остались вы, дорогой Батори, и я не хочу потерять вас. Вы, работа, деньги — все это напоминает живого человека, я, вероятно, не смогла бы жить без этого. Я никогда не поеду в Словакию и не буду на его могиле. Она мне чужда, мой возлюбленный здесь, он жив, он не имеет ничего общего с могилой, где похоронен мертвец. Любимый жив в моем сердце, и пока оно бьется, мы неразлучно вместе, теперь он мой больше, чем когда-либо раньше.

Она стоит посреди комнаты как статуя — твердо, гордо и непреклонно. Иштван, опустив голову на руку, слушает.

— Вы понимаете, милый Батори, что я — пугало, и то, что случилось со мной — чудо, ниспосланное мне судьбой и затем взятое обратно. Я не только не хочу выйти замуж, но и не могу. Не могу и не хочу. Это все равно. Я буду жить долго, буду стараться жить долго, потому что со мной осталась сладчайшая горечь воспоминаний.

Дорис стоит совершенно недвижимо. Опустив голову на руки, Иштван молчит.

— Я остаюсь вечной любовницей, и в этом моя сила, радость и слава!

Заснеженный склон горы. Начало зимы. Падает крупный снег. Три посыпанные снегом лыжника поднимаются вверх, потом останавливаются передохнуть. Это Сергей, Альдона и Ганс.

— Да, еще один год работы закончен. Хорошо, что вы оба теперь в состоянии дать правильную оценку всему, что мы сделали, но я хочу в отношении линии Экономиста отметить одно обстоятельство, которое ты, Альдонушка, упустила из вида: оно интересно как с точки зрения разведки, так и контрразведки, смотря с какой стороны на него посмотреть. Однажды гауптшарфюрер СС в частной беседе неосторожно назвал фамилию человека, работающего в месте, интересующем чужую разведку. Заметьте — одну фамилию! И только… На этой маленькой оплошности другая разведка сумела провести свою успешную операцию. Это зарубите себе на носу, товарищи. Будьте осторожны! Помните: из случайно оброненного словечка вырастают поражения!