Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 4
Шрифт:
Глядим дальше. Советские вооружённые силы ослаблены как никогда, Гитлер знает об этом и ликует. Как теперь известно, он даже помог Сталину в этом деле, приказав главе гестапо Гейдриху подбросить в Москву ложные документы против так называемой группы Тухачевского, хотя подлинным инициатором подлога был Сталин, воспользовавшийся через Саблина услугами гестапо. Через два года после массового истребления советского генералитета Сталин заключает пакт с Гитлером.
Упоминая об этом, Вы пишете, что, по словам, сказанным Вам нашими дипломатами, пакт с Гитлером был необходим. Сталину удалось разрушить планы коалиции Запада, который продолжал мечтать об уничтожении Советского Союза. Зная о том, что произошло впоследствии, это — спорно. Спорно хотя бы уже вот почему: если бы Гитлеру, восточный тыл которого был обеспечен благодаря пакту с нами, в 1940 году, сразу после разгрома французов и
Вместо «коалиции Запада» нам противостоял бы единый гитлеровский запад, что несравненно хуже.
Америка в этом случае, потеряв английскую базу, окончательно бы отступила за океан, предоставив Гитлеру расправляться с нами. Изоляционистские и профашистские силы в США сразу возросли бы во сто крат, позиции Рузвельта пошатнулись бы, и даже германо-американская коалиция стала бы возможна против нас. Эффект, таким образом, был бы прямо противоположен тому, на что рассчитывал Сталин, заключая пакт с Гитлером. И дело было в том, что разгрома Франции и Англии он не предвидел. Он не разобрался в положении.
В результате в 1940 году мы висели на волоске, и только поразительный просчёт Гитлера — этого Макиавелли номер два, позволил нам выбраться из ловушки. Про всё это молчат по сей день. Мы играли ва-банк, и тогда уже могли проиграть в этом вопросе раз и навсегда в этом веке. Но оставим предположения в стороне, остановимся на почве того, что было фактически.
Допустим, как, очевидно, Вы верите сами, что пакт с Гитлером был необходим. Вы знаете, что уже после войны Сталин выдвинул новый, по его мнению, решающий аргумент в пользу пакта. По его указанию Вышинский написал в известной «Справке Совинформбюро» («Фальсификаторы истории»), что Советскому Союзу удалось использовать советско-немецкий пакт в целях укрепления своей обороны… и преградить путь беспрепятственного продвижения немецкой агрессии на Восток… Гитлеровским войскам пришлось начать своё наступление на Восток не с линии Нарва-Минск-Киев, а с линии, проходившей сотни километров западнее.
Да, так и было. Но было ли это хорошо для Советского Союза? Гениальным ли оказался этот сталинский военностратегический макиавеллизм?
Вы что-то знаете об этом, Илья Григорьевич? Однако пишете Вы, упоминая мимоходом о пакте с Гитлером: «Сталин не использовал два года передышки для укрепления обороны, об этом мне говорили и военные, и дипломаты». На этом Вы ставите точку.
Вот что произошло в действительности. Перейдя старую границу, заняв Западную Белоруссию и Западную Украину, советские войска, согласно той же «справке» Сталина, развернули там строительство обороны вдоль западной линии украинских и белорусских земель. По сути дела это неправда. Советские войска получили от Сталина приказ не форсировать строительство укреплений вдоль новых рубежей, дабы не провоцировать немцев. За исключением отдельных участков, где командующие всё же что-то делали, постоянных мощных вооружённых укреплений построено не было. Как всем известно, линия новой обороны в июне 1941 года была такова, что вермахт прорвался через неё без особых усилий и оттуда уже с огромным разгоном, скачками бросился к старой советской линии Нарва-Минск-Киев. Что же он нашёл там теперь? Выражаясь литературным слогом, мерзость запустения. Вам это, конечно, известно, Вы были военным корреспондентом. Известно, несомненно, и почему так случилось. По приказу Сталина старая линия обороны после германского пакта была ликвидирована. Говорят, что Шапошников протестовал. Вооружение и оборудование было демонтировано. Не успели только перепахать окопы. И, не найдя сильной укреплённой обороны, Гитлер покатился дальше к Москве, Харькову. Там, где его можно было бы действительно задержать или остановить на какой-то жизненно короткий срок, — тогда время считалось буквально на часы и минуты, — там укреплений уже не было.
Где же здесь «блистательная политика», Илья Григорьевич? Если принять такое определение, то блистательной она оказалась для Гитлера, для Советского Союза же катастрофической, гибельной и, мягко выражаясь, дилетантской. По своему дилетантизму она живо напомнила нам злосчастную внешнюю и военную политику царских министров и генералов времени Николая II. Такое же незнание обстановки, незнание врага, такая же неподготовленность, такие же грубые просчёты «по наитию», и если говорить о самом Сталине, то в 30-х годах в военно-политической области он оказался столь же преступно некомпетентным, как и в 1920 году, когда именно по его вине (а не по вине Тухачевского и не из-за талантов Вейгана) было провалено блестящее наступление, начатое Красной Армией на Варшаву, — то наступление, успех которого мог бы изменить весь ход истории.
Разрешите ещё один взгляд на сцену событий в 30-х годах, но теперь совсем с другого фланга. Накануне войны Сталин резко ослабил силу Красной Армии, разгромив её командный состав и испортив её стратегические позиции. Укрепил ли он её положение, по крайней мере в тылу вермахта, в политическом отношении? Нет! Он испортил её позиции и тут, и об этом Вы также должны знать лучше других, Илья Григорьевич!
Гитлер пришёл к власти и удержался у власти прежде всего потому, что германский рабочий класс был расколот надвое. Это общеизвестно. Раскололи его реформисты, это тоже известно, но это — полправды. Другая половина правды заключалась в том, что расколоть рабочий класс в Германии и во всей Западной Европе помог реформистам непосредственно сам Сталин.
Я полагаю, Вы угадаете, что я имею в виду: знаменитую сталинскую теорию «о социал-фашизме». Кое-что в этой связи, мне кажется, Вы наблюдали во Франции и в Испании.
Сталин публично назвал социал-демократию «умеренным крылом фашизма».
Ещё в 1934 году он заявил: «Нужна не коалиция с демократами, а смертельный бой с ними, как с опорой нынешней фашистской власти». Вы, может быть, забыли эти слова, Ваша область — искусство. Я не забыл и не забыли миллионы старых коммунистов и социал-демократов на Западе. Но не Вам, Илья Григорьевич, не знать их и не помнить, что происходило среди рабочих на Западе в 30-х годах. Слова Сталина были таким же приказом Коминтерну, как его указания Красной Армии и НКВД. Они отделили рабочих друг от друга как бы баррикадой. Помните? Старые социал-демократы рабочие повсюду были не только оскорблены до глубины души, они были разъярены. Этого коммунистам не простили. А коммунисты, стиснув зубы, выполняли приказ о «смертном бое». Приказ есть приказ, партийная дисциплина — дисциплина. Везде, как будто спятив с ума, социал-демократы и коммунисты неистовствовали друг против друга на глазах у фашистов. Я хорошо это помню! Я жил в то время в Германии и никогда не забуду, как сжимали кулаки старые товарищи, видя, как всё идёт прахом, как радуются социал-демократические лидеры, как теория социал-фашизма месяц за месяцем прокладывает дорогу Гитлеру. Сжимали кулаки, подчиняясь «уму и воле», и шли навстречу смерти, уже поджидавшей их в эсэсовских застенках. Отказался Сталин от теории социал-фашизма только в 1935 году, когда уже было поздно. Гитлер смеялся тогда и над коммунистами, и над социал-демократами.
Когда в 1939 году Сталин заключил пакт с Гитлером и приказал всем компартиям мира тут же, моментально прекратить антифашистскую пропаганду и выступить за мирное соглашение с Гитлером, стало совсем скверно. Я не хочу останавливаться на этом. Вы это помните! Сталин в то время уже не ограничивался разобщением социал-демократов и коммунистов. Теперь он начал дискредитировать и разоружать самих коммунистов на Западе. Ещё два-три года — и компартии Запада были бы разрушены.
Да, «редкостная воля» была в наличии и тут. Она стоила нам одним свыше 20 миллионов жизней и едва не стоила всего — гибели страны и коммунизма.
Укрепив свой тыл в Германии и во всей Западной Европе и со злорадством наблюдая, как антифашисты грызли друг другу глотки, Гитлер мог начать войну, и он её начал. Его фронт и его тыл были усилены политикой советского Макиавелли. Вместо того чтобы накануне решающей исторической схватки объединять и собирать, Сталин разъединял, дробил, отпугивал. Никогда, ни при каких обстоятельствах, никому в мире Ленин не простил бы такой сумасшедшей политики, равносильной предательству. Предательства не было, но разительное политическое банкротство было. Что хуже — не знаю. Как видите, Илья Григорьевич, я опять говорю не о зле, я говорю как раз об «уме и воле».
И говорить об этом нужно во что бы то ни стало. Если даже Вы, неизвестно почему, вплетаете свои нити в клубок легенды о злом, но великом, то возражать нужно и Вам!
Я хочу довести эту цепь свидетельских показаний истории о предвоенных годах до конца, до июня 1941 года. Показаний сотни. Упомяну лишь об одном, менее известном — о случае с Шуленбургом.
Вы, как и все мы, знаете, что Сталин до конца, до последней минуты верил в слово Гитлера, данное в советско-германском пакте о ненападении. Вы пишете: «Сталин почему-то поверил в подпись Риббентропа» и, когда Германия напала, вначале растерялся. Да, Гитлеру и Риббентропу он верил. Не поверил Зорге, не поверил нашим другим разведчикам. Не поверил Черчиллю, предупреждавшему его через Майского и Крипса. И не поверил ещё более осведомлённому информатору.